Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ] Страница 21

— Ты сам отвел нас туда.

— Мне нужен был ты. Один бы ты туда не пошел. Сам бы остался с ними да и они бы тебя не пустили.

— Они погибли из-за меня?

— Да. Но… ты не должен винить себя. Их путь пуст. Они из тех, чья жизнь или смерть ничего не значат для Владыки.

— Но Боорбог, как я слышал, запрещает…

— Боорбог мертв. Он сдох, когда твоя нога ступила в Немую лощину. Я видел его судороги, я слышал его предсмертный вопль, я видел его тлен!

Людомар не знал, что сказать на это. Крик старика был настолько неожиданным, что оглушил Сына Прыгуна.

Старик еще некоторое время фыркал.

— Есть некоторые, те, которые не могут примириться с тленом и возрождением; есть те, которые не видят этого; есть те, которые предпочитают не замечать, а есть и такие, которые готовятся к нему. Я их таких. Но чтобы стать мной тебе придется примириться с тем, что там… за этими стенами прежний мир уже рухнул. Его больше нет и никогда не будет. — Старик поднялся на ноги и плавно подлетел к людомару. Тот невольно отстранился.

— Когда ты выйдешь отсюда — не будет во всем мире более одинокого и отверженного существа, чем ты. И ты возрадуешься, когда подумаешь, что мог бы умереть там, вместе с этим холкунами. — Лицо старика исказила презрительная гримаса. — Вот, что меняет нас. Когда перейдешь этот горький ручей, когда опалит он тебя своими гремучими водами, тогда глаза твои откроются и расцветут по-новому. Все новое увидишь ты. Все другое!

Беллер навис над ним и долго смотрел на него.

— Скажи мне еще одно: многое ли ты оставил позади… в том мире.

— Я оставил там все.

Старик громко расхохотался.

— Тем лучше для тебя. Значит я не ошибся. Мой выбор — самый тот. — И он ударил ладонью людомара прамо в лицо.

Необъятная пустота, непроницаемая тьма, гремящая тишина обрушились на охотника едва ладонь беллера прикоснулась его лба.

— Это моя любовь, это моя кара тебе, это моя ненависть и моя боль тебе, о, Владыка. Оставляю ее тебе после себя дабы не свершилось то, что предначертано. — Голос беллера удалялся. — Я оставляю тебя здесь. Я отнимаю тебя у тебя. Я провозглашаю Маэрха в тебе. Нет и не было, но будешь ты вновь. Когда Владыка сокроет очи, когда тьма пронзится светом надежды; когда зло поглотит само себя…

На этом голос старика затих и вместе с ним провалилась в тишину сама Вселенная.

Тусклый свет с трудом пробивался сквозь щели в потолке. Он был серебрист. Робкие нечеткие лучики его ниспадали рваными нитями на грязный, заваленный осколками битого камня, пол. Паутина белесой бахромой свисала по углам. Ветерок, проникавший в комнату неведомо откуда, слегка колыхал ее и озорно играл отдельными прядями.

В углу копошились крысы — эти извечные спутники запустения и тишины подвалов. Их еле слышные шажки вереницей хрустящих звуков пробегали вдоль стен, перемежая со звуками осыпающейся каменной кладки. Тихий писк говорил о том, что крысам было, чем заняться.

Окружающее пространство дышало спокойствием. Это был тот тип покоя, какой свойственен, наверное, только заброшенным домам или клетушкам, в которых обитают очень старые существа, заботящиеся только о том, чтобы дождаться своего часа на выход в мир иной.

Ярко сверкнул на свету паук, переметнувшийся с одной стороны комнаты на другую. Видимо, крыса пошевелила паутину, а он и рад бросится в пасть к хитрюге.

Непродолжительная неравная борьба. Писк, хрип. Хруст. Путь паука был окончен, и паутина будет дожидаться нового владельца, лениво помахивая лохмами.

Неожиданно в одном из углов помещения нечто зашевелилось. Выдох, вместе с котором туча пыли вылетела на середину комнаты, разнесся по помещению словно бы грохот раската грома.

Все обитатели этого тайного и тихого мирка на мгновение замерли, а после ринулись каждый в свое убежище.

Стена на уровне двух локтей стала медленно со скрипом и скрежетом отходить. Комнату наполнили клубы пыли.

Словно произрастая из пылевого облака, в робких отблесках света, лившихся в потолка поднялась высокая фигура. Она глубоко вдохнула, резко кашлянула и отряхнула руки.

Ожившее в лоне смерти существо медленно и плохо понимающе осмотрелось. Его дыхание становилось все более умеренным. Оно снова кашлянуло.

Он повернул голову в ту сторону, где из щели в стене вытащила свой нос крыса. Заметив, что он смотрит на нее, крыса в мгновение ока растворилась в темноте.

Фигура простояла недвижима довольно долго, прежде чем сделала несколько шагов к стене и навалилась на нее. Потом она подошла к другой стене и повторила то, что сделала до этого. Путь к третьей стене был остановлен громким треском.

Ожившее существо замерло и посмотрело себе под ноги. Его ноги, закованные в крепкие сапоги из дубленной кожи в железа, попирали раздавленные на сотни кусочков части скелета. Скелет был огромен. Это был брездский скелет.

Фигура подалась назад. Снова рздался хруст и существо увидело, что опять раздавило кости.

Существо присело на корточки и потянулось к полу. Оно подняло что-то, зажало это в руке, а после сунуло за пазуху.

Внезапно существо замерло и стало прислушиваться и принюхиваться. Не вставая на ноги, они резко повернулось в ту сторону, откуда тянуло свежестью и, резво поднявшись, подошло к стене.

На этот раз твердь поддалась и открылась. В комнату ворвался порыв ветра. Фигура подалась назад и подошла к нише, из которой появилось. Протиснувшись обратно, существо слегка загремело внутри чем-то металлическим и вылезло обратно.

Слабый свет скользнул по двум листвовидным щитам на запястьях существа и двум широким, но коротким — в четыре ладони — мечам. Существо было сокрыто под тяжелым чешуйчатым плащем с прорезями для рук.

Убрав оба меча за голенища сапог, существо еще раз рассеянно посмотрело вокруг себя и проскользнуло в щель.

Существо в плаще уверенно шло по длинному коридору, выдававшему далеко вперед. Казалось, ему не было ни конца, ни края.

Постепенно, пространство заполнялось звуками. Слух ожившего явственно различал скрип повозок, далекие голоса и стук шагов.

Коридор оканчивался стеной, однако существо в плаще не стало толкать стену, но нажало небольшой камень у ее подножия. Справа от него открылась небольшая ниша.

Она претворяла собой узкий и низкий проход, идущий все время под уклон.

Существо быстро прошло в нее и стало спускаться. Кромешная тьма, сгустившаяся поначалу до такой степени, что глаза ожившего перестали видеть, постепенно рассеивалась.

Спуск окончился неожиданно. Существо едва удержалось на ногах, чтобы не скатиться кубарем в воду, плескавшуюся в небольшом прямоугольном колодце-заводи.

Существо остановилось, качаясь и замотало головой так, словно бы снимая оцепенение. Оно снова тяжело задышало и, оперевшись рукой о стену, долгое время стояло, свесив голову и приходя в себя.

Во второй раз оно рассеянно огляделось и отпрянуло. Из воды на него смотрели сотни маленьких глаз. Они внимательно следили за ним.

— Грезры, — прошептал оживший. — Грезры…

Вдруг его дыхание словно остановилось. Существо попыталось издать вопль, но лишь захрипело, как если бы его начали душить. Затем оно снова выпрямилось и смело ступило в воду. Рыбы-жуки расплылись в стороны, давая ему пройти.

Раздался всплеск и вода сомкнулась над головой существа.

Людомар открыл глаза. Серая плоская галька тускло горела под лучами солнца с трудом пробивавшегося сквозь пелену тумана.

Он поднял голову и медленно осмотрелся.

Охотник нашел себя лежащим за большим валуном подле Брездских вод. Река, как и многие века до этого мгновения степенно несла у его ног свои струи.

Сын Прыгуна поднялся на колени и, не удержавшись, упал спиной на камень. К его удивлению, он ощутил у себя за спиной мешок, который сделал его падение мягким. Падая, людомар услышал шелест, от которого душа его оледенела.

"Омкан-хуут", пронеслось у него в голове. Он тут же вскочил и потянулся под ребра за своими кривыми ножами. Там их не оказалось. Продолжая оглядывать окрестности, он словно слепой шарил у себя по торсу. Ножей нигде не было. Наконец, он обратил свой взор на себя и застыл широко раскрыв глаза.

Его взору открылась грудь, закованная в мелкосплетенную брездскую кольчугу с шестью пластинами поперек; живот прикрытый частью кольчугой, частью широким кожанным поясом со множество приспособлений-ножен (все они были пусты); его ляжки были обернуты дубленой кожей, прикрытой все той же кольчугой, а на ногах красовались размякшие охотничьи сапоги, списнутые поножами из холкунской стали, такого качества, что на покупку их у всякого в Синих Равнинах да и Великолесье ушла бы не одна жизнь.