Анджей Сапковский - Крещение огнём Страница 21

Подъехали ближе, без опаски, так как ясно было, что бойня произошла не сегодня, а вчера или позавчера. Они уже научились распознавать такие штуки, а может, чувствовали их простым животным инстинктом, который пробудился и обострился в них за прошедшие дни. Научились они и осматривать побоища, потому что иногда — правда, редко — среди пораскиданных пожитков удавалось найти немного съестного либо мешок фуража.

Остановились у крайнего фургона разгромленного обоза, спихнутого в ров и как бы присевшего на ступицу поломанного колеса. Под фургоном лежала полная женщина с неестественно вывернутой шеей. Ворот куртки покрывали размытые дождем струйки засохшей крови из разорванной мочки уха, из которой выдрали серьгу. На тенте фургона виднелась надпись: «ВЭРА ЛЁВЕНХАУПТ И СЫНОВЬЯ». Сыновей поблизости не было.

— Это не кметы, — стиснула зубы Мильва. — Это купцы. С юга шли, от Диллингена и Бругге, тут их и накрыли. Скверно, ведьмак. Я уж мнила тут к югу свернуть, а теперь, ей-бо, не знаю, что делать. Диллинген и весь Бругге уж точно в нильфгаардских руках, здесь нам к Яруге не пройти. Надо дальше на восток двигать, через Турлуг. Там леса и безлюдье, туда армия не пойдет.

— Дальше на восток я не поеду, — возразил Геральт. — Мне необходимо попасть на Яругу.

— И попадешь, — неожиданно спокойно ответила она. — Но по более безопасному пути. А двинешь отсюда на юг, прямо в зубы нильфам попадешь. И ничего не выгадаешь.

— Время выгадаю, — буркнул он. — А если ехать на восток, значит, снова его упущу. Говорил же — не могу я себе этого…

— Тише! — вдруг сказал Лютик, поворачивая коня. — Перестаньте на минуту болтать.

— Что такое?

— Слышу… пение.

Ведьмак покачал головой. Мильва хихикнула.

— Чудится тебе, трубадуй.

— Тихо, сказал! Заткнитесь! Кто-то поет, говорю же. Не слышите?

Геральт скинул капюшон, который Мильва обозвала капором. Мильва тоже прислушалась, потом глянула на ведьмака и молча кивнула.

Музыкальный слух не подвел трубадура. То, что казалось невозможным, оказалось правдой. Они стояли в сердце леса под моросящим дождем, на дороге, усеянной трупами, и слышали пение. Кто-то приближался с юга и пел бодро и весело.

Мильва дернула поводья вороного, готовая бежать, но ведьмак жестом остановил ее. Его это заинтересовало. Потому что доносящееся до них пение не было грозной, ритмичной, гудящей многоголосицей марширующей пехтуры или задорной песенкой конников. Оно не вызывало страха. Совсем наоборот.

Дождь шумел в листве. Уже можно было различить слова песенки. Веселой песенки, казавшейся в этой панораме войны и смерти чем-то чуждым, неестественным и совершенно неуместным.

Гляньте, там в бору-борочкеДа волчишко пляшет,Зубья щерит, резво скачетИ хвостишком машет.

Ты чего такой веселый, бестия лесная?Иль жены не подыскалось?Не нашлась такая?Ум-та, ум-та, у-ху-ха!

Лютик вдруг рассмеялся, вытащил из-под мокрого плаща лютню, не обращая внимания на шипение ведьмака и Мильвы, рванул струны и подхватил во весь голос:

Гляньте, серый волк патлатыйСтонет под горою,Морда в землю, хвост под брюхомИ слеза рекою.

Ты чего такой унылый, бестия лесная?Ох, женился я по дури!Ох, судьбина злая!

— Ум-та, ум-та, у-ху-ха! — подхватили совсем близко многочисленные голоса.

Раздался дружный смех, кто-то пронзительно засвистел на пальцах, и из-за поворота показалась удивительно живописная, идущая гуськом компания, разбрызгивающая грязь ритмичными ударами тяжелых сапожищ.

— Краснолюды, — вполголоса отметила Мильва. — Но не из белок. Бороды не заплетены.

Их было шестеро. В коротких, переливающихся всеми оттенками серого и коричневого плащах с капюшонами, какие краснолюды обычно носят во время ненастья. Геральт знал, что такие плащи совершенно не пропускали воды, поскольку из года в год они пропитывались дегтем, покрывались дорожной пылью и остатками жирной пищи. Практически такая одежда переходила от отца к старшему сыну, поэтому пользовались ею, как правило, исключительно краснолюды зрелого возраста. А зрелости краснолюд достигал тогда, когда борода доходила ему до пояса, что обычно случалось годам к пятидесяти.

Ни один из приближающихся на молодого не походил. Но и на старого тоже.

— Людей ведут, — буркнула Мильва, движением головы указывая Геральту на группу, выходящую из леса вслед за шестеркой краснолюдов. — Не иначе, как беженцев, глянь, все поклажей увешены.

— Да и сами тоже неплохо нагружены, — заметил Лютик.

Действительно, каждый краснолюд тащил груз, под которым запросто свалился бы не только человек, но и конь, что послабее. Кроме обычных наспинных мешков и котомок, Геральт заметил небольшие туески, солидный медный котел и что-то вроде маленького сундука с ящиками. Один нес на плече колесо от телеги.

Передний шел налегке. За пояс у него был засунут небольшой топорик, за спиной — длинный меч в ножнах, обернутых полосатыми кошачьими шкурками, на плече зеленый, мокрый взъерошенный попугай. Именно передний с ними и поздоровался.

— Приветствую! — рявкнул он, останавливаясь посередь дороги и упираясь руками в бока. — Времена такие, что лучше волка повстречать в бору, чем человека, а если уж выпало человека, то сподручней встречного стрелой из самострела попотчевать, чем добрым словом поприветствовать! Но кто песней здоровкается, кто музыкой представляется, тот, видать, свой мужик. А может, и своя баба, прошу прощения у милой дамы! Приветствую. Я — Золтан Хивай.

— Я — Геральт, — представился после недолгого колебания ведьмак. — Пел Лютик. А это — Мильва.

— Крррва мать! — проскрипел попугай.

— Захлопни клюв! — буркнул на птицу Золтан Хивай. — Прощения прошу. Мудрая эта заморская птица, но невоспитанная. Десять талеров за чудака отдал. Фельдмаршал Дуб зовется. А это остальная моя компания: Мунро Бруйс, Язон Варда, Калеб Страттон, Фиггис Мерлуццо и Персиваль Шуттенбах.

Персиваль Шуттенбах был не краснолюд. Вместо всклокоченной бороды из-под мокрого капюшона выступал длинный и острый нос, безошибочно указывающий на принадлежность владельца старой и благородной расе гномов.

— Эти, — указал Золтан Хивай на сбившихся неподалеку в кучку людей, — беженцы из Кернова. Одни бабы с ребятней. Больше их было, но Нильфгаард окружил их три дня тому, вырезал и рассеял. Мы наткнулись на них в лесах и теперь вот сообща идем.

— Смело идете, — позволил себе заметить ведьмак. — По дороге с песнями.