Александр Прозоров - Слово воина Страница 21

— Мир создавали, детишками населяли… — тихо проговорил про себя Середин, и его осенило: душа! В раскрывающем глаза знаке не хватало символа души! — Мне нужна кровь! Кровь невинного человека!

Воины непонимающе переглянулись.

— Кровь невинного человека… — лихорадочно соображал ведун. — Невинного… Электрическая сила! Невинного… Невольницы! Они подойдут!

— Невольницы? Невинные? — не поверил своим ушам кто-то из варягов.

— Да! — раздраженно рявкнул Олег. — На них нет греха убийства и насилия! Он на вас. Тащите их сюда!

Сразу несколько человек кинулись на нос, оттуда донесся жалобный вой. Мгновение спустя к выписанному на палубе знаку приволокли сразу обеих рабынь, почему-то обнаженных.

— Нет! Не нужно! Пощадите! Не надо, прошу вас! — кричали они на два голоса, но мужчины умело поставили их на колени, вынудив склониться над кругом. Хельга выхватил меч, прижал клинок к горлу одной из жертв:

— Куда резать?

— Не надо! — По лицу женщины текли крупные слезы. — Нет, прошу, умоляю…

— Ты чего? — несколько опешил Середин. — Зачем горло? Хватит пары капель!

— Да? — На лице варяга появилось выражение искренней обиды.

— Конечно. Ты же весь оберег кровью смоешь. Пару капель — сюда, в центр креста.

Воин перехватил руку невольницы у локтя, вытянул вперед, чиркнул лезвием по тыльной стороне ладони, перевернул ее разрезом вниз. Женщина, тихонько всхлипывая, не сопротивлялась.

— Встану на заре, выйду из дома… — торопливо забормотал ведун, — … небо высокое, берег далекий… Открой!

Крупная капля отделилась от руки, упала вниз, расплескавшись в стороны десятком крохотных точечек, и с окружающего мира словно сдернули покрывало…

— Ура-а-а!!! — взревели два десятка луженых глоток.

— А ты молоток, ведун, — тихо добавил Олег, и гордость, которую он испытывал в этот момент, стоила куда дороже даже десятикратного оклада воина судовой рати.

Правда, крик радости погас довольно быстро, поскольку люди обнаружили, что находятся в самом центре большого вытянутого озера. В свете безоблачного дня были хорошо различимы серые просторы болот вдоль широких берегов водоема, узкие же окаймлялись лесными опушками.

— Клянусь валгаллой, — пробормотал Хельга. — Колдун, куда ты закинул нас на этот раз?

— Я знаю, куда, — неожиданно подал голос Борислав. — Несколько лет назад мы отсиживались здесь от полочан, когда взяли у них несколько ладных девок и десяток ребятишек на продажу. Это Паницкое озеро. Отсюда протока до Меты идет, часа три ходу. Деревня Кривое Колено верстах в пяти за топью будет. А до Ильменя два дня пути.

— Жарко-то как, — скинул кафтан купец. — Может, искупаемся, да и тронемся во имя Хорса?

— Куда тут, Любаша? — покачал головой кормчий. — Глубина тут неведомая, а по берегам — топи. Нехорошее здесь место. Потому и не селится никто.

— А я хочу! — упрямо топнул ногой хозяин.

— Э-э, ты чего, братишка? — Середин подошел к купцу, осторожно обнял за плечи, отвел в кормовую надстройку и уложил на ковер. Налил из стоящего на сундуке кувшина кружку вина, поднес к губам: — Вот, выпей маленько. И отдохни.

— Хватит валяться, бездельники, — послышался снаружи зычный голос кормчего. — А ну, хватай мачту, да в гнездо опускай! Хватит болтаться, как дохлая крыса на воде, пора и парус на ветру проветрить!

— Как душно, — откинул голову на ковер Любовод. — Ведун, сделай милость, откинь полог.

Олег, выйдя из надстройки, зашвырнул тяжелый шерстяной полог, заменявший дверь, на крышу сарая. Оглянулся. Купец, тяжело дыша, закрыл глаза.

На палубе тем временем корабельщики заканчивали устанавливать мачту с похожей на трезубец верхушкой: четверо привязывали растяжки на носу и корме, еще двое деревянными колышками закрепляли основание в гнезде перед крышкой трюма. Парнишка, ночью заменявший кормчего, не дожидаясь конца работ, уже лез наверх с двумя хорошими веревками в зубах. Оставшиеся корабельщики тем временем подносили толстую — с человеческое бедро — балку, к которой несколькими шнурками была прихвачена парусина.

— Держи! — Мальчишка перекинул веревки через выемки трезубца, бросил концы вниз, заскользил следом.

Корабельщики распустили шнурки, дружно отбежали назад, к надстройке, схватились за веревки.

— А ну, дружно!

Они потянули в десять рук. Поперечный брус дрогнул и пополз вверх, вытягивая за собой серо-коричневый парус с огромным, вписанным в круг, крестом, концы которого оканчивались птичьими лапами. Ткань пару раз недовольно хлопнула, словно просыпаясь, после чего выгнулась под напором ветра, туго натянув привязанные от углов к борту прочные пеньковые канаты. Натужно скрипнула мачта, слегка наклонилась вперед. Из-за борта послышался сперва шорох, потом плеск, который быстро перешел в торопливое журчание.

— Милостью Сварога али злобою ночной Сречи, однако же любытинскому боярину нас не видать, — сообщил кормчий, правя корабль носом на солнце.

— Не может быть, деда, — удивился парнишка-кормчий. — Как же мы мимо прошли?

— А кто его знает, — пожал плечами Борислав. — Видать, есть путь и помимо Меты. Вязи здесь неоглядные. Коли здешнее болото до самых Тихорских топей тянется, так и не удивлюсь. Сиречь, одна и та же трясина и есть.

Середин увидел, как купец зашевелился, встал. Двинулся наружу. Олег хлопнул по плечу ближнего воина, жестом поманил за собой и двинулся в сторону хозяина корабля.

— Я так разумею, деда Боря, — с умным видом разглагольствовал паренек, — мы в тумане в протоку какую попали. Что сверху слегка заросла, но плыть все-таки не мешала.

— А я так мыслю, — ответил кормчий. — что негоже странность сию поминать, коли не хочешь на наши головы новую напасть накликать. Побаловала нечисть, да отпустила. За то Стрибогу наш поклон, а Сварогу уважение.

Любовод остановился у борта, завороженно глядя в бегущую мимо воду, начал наклоняться вперед.

— Держи! — Олег первым метнулся вперед, сбил его на палубу, не дав кувыркнуться наружу, и прижал к доскам.

— Жарко! — заметался купец. — Жарко, пусти! Хочу воды! Пустите! Воды хочу.

— Да держи же ты! — рыкнул на варяга Середин. — А то вырвется и в воду сиганет. Похоже, жар у него. В прохладу, за борт тянет. За ноги бери, помоги в каюту оттащить.

Вдвоем они донесли мечущегося, словно в беспамятстве, парня назад в надстройку, положили на ковры.

— Пустите! — продолжал вырываться Любовод. — Купаться хочу… Жарко… Душно, пустите.

— Уксусом его растереть нужно, — предложил воин. — Потом укрыть и бабу подложить, дабы согрела.