M. Nemo - Песнь Люмена Страница 21

Нам не позволено обсуждать природу выращенных в кристаллических инкубаторах. Как не позволено и задумываться над этим.

Я игнорирую выпад верховного наставника и тот отворачивается от окна. Есть в этом и другое, то, что среди наставников считается наибольшим фактором риска. Когда я пройду испытание — меня подвергнут проверке.

— Сон естественен, даже если ко сну привели различные насильственные происшествия.

На этот раз от меня требуется ответ.

— Да, верховный наставник.

Мы оба молчим, в то время пока наставник фиксирует взглядом полную неподвижность моих лицевых мышц. Должно сложиться представление, что я расслаблен и в то же время собран. Дети храма никогда не демонстрируют угрозы, но если стоит необходимость выполнить определённую задачу — мы действуем без промедления. В империи лишь те, кто лишился разума по доброй воле нападут на стража. Исход такого поединка определён заранее.

— Люди должны уходить? — слова прозвучали неожиданно резко, но и тогда ничего не изменилось.

— Люди уходят. Значит, так должно быть.

Тем временем я отгородился от всего, что могло вызвать подозрение наставника и мой разум остался в податливой темноте. Заметил ли он произошедшие перемены? Безусловно, и оценил этот манёвр. Что ж, если бы я не продемонстрировал некоторые изъяны в подготовке, меня бы не допустили к Последнему Испытанию. Нельзя же выводить на верхний уровень совершенного лжеца.

Теперь наставник предполагает, что я не могу до конца оставаться непроницаемым именно для него. Некоторое время он обрабатывает эту информацию, нарочно медленно ступая по комнате. Сейчас он должен полагать — моя подготовка позволила отгородиться таким образом. Я продемонстрировал свою несовершенность благодаря в совершенстве изученным навыкам. Пусть считает, что видит меня.

Я лгу. Я лгу своим лицом. Своим телом. Я лгу своими мыслями. Потому что пускаю их в угодное русло, подавляю всё остальное. В ближайшие минуты я сам поверю в истинность демонстрируемого мною.

Мне нужно стать стражем. Это высшая честь доступная послушнику. С самого начала обучения в храме каждый из братьев мечтает однажды доказать свою годность к подобной чести. И вот время настало!

— О чём ты спрашиваешь себя, когда остаёшься один, Аджеха?

Наставник употребляет личное обращение, пытаясь вызвать интимность вопроса.

— Всё происходящее во мне меня мне не подвластно и не требует беспокойства.

— В то время как внутреннее?

— Лёд должен оставаться льдом.

— Хорошо.

Верховный наставник подкрепляет мои мысли и выказывает поощрение. Во мне это не должно вызывать отклика и так и происходит. Мировая гармония проявляется в согласии понимающих. Понимающие не должны отзываться мимолётным удовольствием на похвалу.

„А огонь должен оставаться огнём“.

Откуда это? Неужели… не сейчас.

— Сегодня ты стоишь перед великим поступком. Тебе известно, некоторые мыслители выдвигают предположение, что Последнее Испытание является сном для духа. Хотя это не так. По крайней мере, не так в той степени, в которой они понимают процесс внутреннего уничтожения. Страж должен отрешиться от мирских забот и стать преданным служению Императору. Понимание империи как гаранта гармонии является здесь определяющим.

Безусловно, так и есть. Неясное удовольствие овладевает мною при мысли о соприкосновение с чем-то настолько великим и незыблемым, как прямое служение Императору. Храмовники, как хранители истинного знания, так же служат империи. Но стражи делают это в непосредственной близости. Лишь единицы из тысячи удостаиваются звания стража и пребывают в Небесный Чертог.

— На сегодняшний день ты наш лучший ученик.

Это происходило день ото дня. Абсолютное повиновение наставникам и следование пути продвижения по ступеням. Я не мог не быть лучшим — потому что это была моя единственная цель. Стать стражем — вот на что положена моя жизнь. Иного пути нет.

Наставники не проходят Последнее Испытание. Им необходимо сохранять определённую человечность для воспитания братьев-послушников.

— Я уверен, ты пройдёшь испытание.

Он подкрепляет мою уверенность в себе и на миг мне кажется, сейчас верховный наставник не занят изучением моей реакции. Всего на миг его голос будто расслабляется и походит на голос обычного человека, какие я слышу за пределами храма.

— Четыре дня превратятся в вечность. Ты потеряешь представление, что она когда-либо кончится. Ведь вечность сама по себе не должна прерываться. — Тут он позволил себе быстро улыбнуться. — К тому же, проходящий испытание сам должен убедить себя в неизбежности такого вечного пребывания в этом состоянии. И только когда всё уйдёт — ты вспомнишь о необходимости выполнять свой долг.

Если вспомнишь, большая часть послушников прерывала испытание из-за того ужаса, которое оно поднимало в сознании. Другая часть не могла справиться с физическими требованиями — но она составляла лишь малую долю. Другие просто не могли выйти из этого состояния. Такими: не заснувшими телом, но погружёнными в оцепенение их и сжигали.

Я, как и все достигшие одиннадцатого круга, присутствовал на этой церемонии. Ветер после сдувал пепел с каменного постамента.

— Пройдёшь ли ты испытание? — прежние интонации вернулась, а сними пристальность и цепкость взгляда.

Теперь сомнение?

— Пройду я испытание или пройду его блестяще?

Наставник одарил меня понимающей улыбкой. В следующие десять минут его эмоциональное излучение менялось от крайней благожелательности до острого резкого недовольства. Но ничего не изменилось и тогда он постепенно выровнял поведение до безразлично учтивого уровня. В это время я обдумывал вызванную испытанием опасность и отстранялся от попыток наставника вызвать во мне дисгармонию и беспокойство. До определённого этапа одобрение наших воспитателей служило величайшей радостью для нас. Лишь те, кто преодолел в себе эту зависимость могли рассчитывать на право испытания.

Возвращаю себе память, но не эмоции.

— Ныне замечена особая активность чёрных медведей. — Резко сменил нить разговора верховный наставник. Очередная проверка, самая опасная из них. — Твоих родителей убили чёрные медведи, Аджеха. — И снова личностное обращение.

— Да.

Мой голос остаётся лишенным каких-либо интонаций. Я прямо смотрю на наставника и некоторое время он молчит.

— Вас с братом нашли в погребе.

— Так и было.

— Вы сильно промёрзли, но угрозы жизни не было. К счастью, вы успели забраться туда.

Я молчу, в то время как понимаю, что не смогу заговорить. Крышка в погреб слишком тяжела: так взрослые предотвращают вероятность того, что дети сами смогут забраться туда. Только лишь приподнять чуть, да и то, толкая изнутри. Полагается ли мне понимать это? Нет.