Шарлотта Бронте - Повести Ангрии Страница 21

— Буду счастлив, мистер Дрейк, снабжать вас мареной, индиго, кампешем и барильей по самым умеренным ценам. Своим заказом вы окажете нам честь. — И он вытащил записную книжку и карандаш.

— Кого вы представляете? — спросил мистер Дрейк.

— «Милнз, Дафф и Стивенсон. Энвейлские красильни», — отвечал огнеглотатель.

— Хм, где-то мне попадалось это название, — усмехнулся Дрейк и изобразил раздумье. — Да вон же оно! — Он прищелкнул пальцами. — «Газетт» пишет: они выплатили второй дивиденд месяц назад — полкроны за фунт.

Рассерженный посетитель не нашелся с ответом. Он еще глубже вжался в кресло и закинул ноги на столбики решетки, словно ища спасения от всяческих contretemps[20] в любимой стихии — жарко и ровно горевшем пламени.

— Черт, а снаружи-то развиднелось! — воскликнул господин, утверждавший, что его ждут в Эдвардстоне. Он выскочил из комнаты, потребовал двуколку, вернулся, осушил бокал и с помощью Доусона облачился в макинтош. Расправив ворот, он обратил к последнему прочувствованную речь:

— Держись, дружище! Судя по твоему носу, следующая порция тебя доконает. Прощай!

В окно я видел, как он прыгнул в двуколку и метеором пронесся по мокрой улице.

Облака и впрямь рассеялись. Дождь прекратился, ветер стих, и если бы я мог обратить взор к закатным небесам, то узрел бы прощальную улыбку заходящего над Олимпианой светила.

Путешественники заторопились с отъездом, требуя плащи и двуколки. На месте остались лишь те, кто намеревался заночевать в гостинице. И пока они обсуждали свои сделки, я устроился у окна, наблюдая за теми, кого поднял с места и выгнал на улицу ясный закат дождливого дня.

Мое внимание привлекла юная прелестница, ждавшая кого-то в дверях модной лавки через дорогу. Отведя в стороны зеленые занавески, я попытался привлечь ее внимание, ослепив золотым блеском табакерки, а равно и сиянием колец, унизывающих мои аристократические пальцы. Уловка достигла цели — стрельнув глазами из-под густых кудрей истинно ангрийского оттенка, красавица опустила взгляд на свое шелковое зеленое платье и ножку в изящной туфельке и состроила презабавную гримаску. Впрочем, даже если мне это почудилось, я ответил чаровнице обольстительной улыбкой. Она вспыхнула. Вдохновленный сим знаком внимания, я послал ей воздушный поцелуй. Прелестница хихикнула и скрылась в лавке. Я безуспешно пытался разглядеть ее ладную фигурку, слившуюся с шелковыми и ситцевыми отрезами в сумраке лавки, когда кто-то коснулся моей руки.

— Сэр, простите, вас спрашивают.

— Кто?

— Господин, который прибыл сегодня днем. Я принес ему вино, а он пожелал, чтобы я передал юному джентльмену в черном сюртуке и белых панталонах, что будет рад разделить с ним компанию.

— Как его имя?

— Имени не знаю, сэр, но господин прибыл в собственном богатом ландо. Судя по выправке, армейский офицер.

— Что ж, проводи меня.

Шагая вслед за слугой, я гадал, кем мог быть владелец изысканного ландо. Впрочем, ничего удивительного: лучшая гостиница Заморны привыкла к визитам аристократических персон. Сам падишах, проезжая через город по пути в столицу и обратно, не раз менял здесь лошадей.

Протиснувшись по непривычно шумному и грязному гостиничному коридору — только что прибыла почтовая карета из Витрополя, и ее пассажиры устремились вслед за своим багажом, на ходу требуя ужин и постель, — так вот, протиснувшись в этой жаркой melee[21] и едва не сбив с ног даму с маленькой девочкой, причем ее спутник, усатый верзила, не преминул обозвать меня неуклюжим мерзавцем, протиснувшись, повторюсь еще раз, по коридору, где насквозь промокшая (ибо ехала на крыше кареты) женщина с ребенком на руках врезалась в меня на всей скорости, я наконец-то свернул, миновал раздвижные двери и оказался в другом мире.

Двери номеров — перед каждой лежал зеленый ковер — выходили в просторный вестибюль, в центре которого стоял светильник. Широкая лестница поднималась на галерею, что опоясывала вестибюль с трех сторон. С четвертой его украшало массивное сводчатое окно. Все вокруг дышало покоем и роскошью. Я находился в новом крыле, воздвигнутом в год провозглашения независимости. До тех пор гостиница «Стэнклиф» была ветхим унылым строением, а лучшие здешние номера выглядели едва ли пристойней нынешней гостиной.

Поднимаясь по лестнице, я воспользовался случаем рассмотреть из окна величественное здание суда, построенное напротив лучшей гостиницы Заморны. Именно здесь после падения Эдвардстона, в такой же вечер, как сегодня, Джеремайя Симпсон вершил военно-полевой суд. Подумать только, в такой же час, когда сумерки венчают вечернюю зарю, человек в тюрбане и отороченном мехом халате, перевязанном кушаком, взобрался по ступеням над морем голов и воскликнул: «Солдаты, ведите пленника!» Затем, давя и сметая юных и старых, под звон гонгов Квоши и грохот литавр Медины, людское море прорезали молодцы Джулиана Гордона. Орудие, установленное на крыше, как впоследствии утверждали перед палатой пэров, выстрелило в толпу. Сквозь дым было видно, что арестант простоволос, а его руки связаны; двери за ним захлопнулись, отделив пленника от толпы.

— Сюда, сэр, — произнес слуга, распахивая передо мной двери огромных апартаментов, изящное убранство которых, будь я ценителем менее искушенным, ослепило бы меня. По великолепию и изяществу отделки апартаменты не уступали любой великосветской гостиной.

Занавеси алого шелка придавали окружающим предметам розоватый оттенок. Роскошный мягкий ковер украшал восхитительный цветочный орнамент. На каминной полке стояли изысканные мраморные статуэтки, белоснежные вазы под стеклянными колпаками, серебряные лампы, посередине — заграничный хронометр. Над полкой висела единственная в комнате картина: ангрийский пэр в парадной мантии, и впрямь весьма внушительный субъект. В первое мгновение странное одеяние сбило меня с толку, и я не узнал человека на портрете, но в следующую минуту отметил поразительное сходство модели с Фредериком Стюартом, графом Стюартвиллом, виконтом Каслреем, лордом-наместником провинции Заморна.

«Поистине, — подумал я, разглядывая комнаты, — эти ангрийцы не знают меры: гостиницы у них как дворцы, дворцы — как грезы джиннов. Остается надеяться, у них есть чем обеспечить свои бумажные деньги».

За столом, уставленным графинами и корзинами с фруктами, расположился мой таинственный приятель, владелец роскошного выезда. Слуга удалился, прикрыв за собой дверь, и я вошел.

Я не сразу признал его в сумраке — он сидел, отвернув лицо к пылающему камину, — тем не менее вежливо поздоровался.