Джеймс Кейбелл - Земляные фигуры Страница 21

– Что, вам действительно нравится моя внешность? – спросила Фрайдис, невероятно удивленная. – Забавно, конечно, время от времени принимать ее, но, так или иначе, я никогда, по правде, об этом не задумывалась…

Она подошла к большому зеркалу, которое было установлено, как и велел Гельмас.

– Во всяком случае, мне никогда не нравилась вот такая прическа. Что до этих чудовищ, то это мои подданные вышли из огня, чтобы меня освободить, в давно забытых обличьях спорнов, калькаров и других ужасов античности. Из-за вашей магии они, бедняжки, не могут войти в эту ограду из намасленных ивовых прутьев. Как нелепо – не правда ли? Они строят рожи и скрежещут зубами, когда вокруг нет ни одного суеверного человека, чтоб обратить на них внимание.

Тут королева сделала паузу: она деликатно кашлянула.

– Но вы говорили какую-то ерунду о моей естественной внешности, которая якобы недурна. Сейчас большинство мужчин предпочитают блондинок, и, кроме того, вы, ей-богу, меня не слушаете, а это невежливо.

– Трудно услышать, – сказал Мануэль, – когда ваши отвратительные слуги строят рожи и скрежещут зубами по всему Морвену.

Возвышенная королева Фрайдис подошла к двери в ограде, утыканной булавками и иголками и увешанной подковами, через которую она не могла пройти, если только человек не перенесет ее через порог.

Она крикнула высоким приятным голосом:

– Грош, грош, два гроша, полтора гроша и полгроша! Уходите все, ибо мудрость Гельмаса для нас слишком сильна. Вы не сможете войти в загородку из намасленных ивовых прутьев, а я не могу выйти, пока я не окручу и не одурачу этого надоедливого косоглазого смертного. Спускайтесь в Бельгард, пролейте кровь норманнов, поднимите бурю с градом или развлекитесь как хотите. И забудьте обо мне на то время, пока я обыкновенная женщина. Ибо мой противник – простой смертный, а в таком поединке меня еще никто не побеждал.

Она обернулась к Мануэлю и сказала:

– Я – Фрайдис, ужасная и возвышенная королева Аудельская. Но вы воспользовались моими слабостями и сделали из меня обыкновенную женщину. Поэтому я связываюсь с призраками, ибо мое потерянное королевство – единственное, что реально. Здесь все – лишь непрестанная борьба теней, которые вскоре прейдут; здесь все видимое и все цвета, известные людям, суть тени, затуманивающие истинные цвета, а время и смерть, самые темные из известных людям, обманывают вас ложной видимостью: ибо все подобные вещи, что люди считают неопровержимыми, поскольку они очевидны для зрения и органов чувств, суть усталое движение тумана, что закрывает мир, который больше не принадлежит мне. Так что в этом вашем сумеречном мире мы, жители Ауделы, являемся лишь простыми мужчинами и женщинами.

– Хотелось бы, чтобы такие женщины появлялись почаще, – сказал Мануэль.

– Я – Фрайдис, ужасная и возвышенная королева Аудельская, королева всего того, что лежит за покровом человеческих чувств и зрения. Этот покров нельзя приподнять, но очень часто покров разрывается, и, замечая отверстие, люди называют его огнем. Через эти разрывы люди могут мельком взглянуть на реальный мир, и он ослепляет их слабые глаза и насмехается над их скудными силами. Когда отверстие делается достаточно большим, несколько человек тут и там, не такие безмозглые, как их сородичи, знают, как через эти прорехи вызвать нас из Ауделы, когда на час луна становится пуста и бессильна. Мы приходим по одной древней причине. И мы приходим простыми людьми.

– Ах, но вы не говорите голосами простых людей, – ответил Мануэль, – ибо ваш голос – сплошная музыка.

– Я – Фрайдис, ужасная и возвышенная королева Аудельская, и очень часто, исключительно ради забавы, я и мои слуги тайно разгуливаем среди вас. В виде человеческих существ мы блуждаем по вашему затемненному миру теней, связанному законами зрения и чувств, но в душе всегда храня тайны Ауделы и тайный способ нашего возвращения туда. К тому же, порой, ради забавы, мы заточаем в земные фигуры искру истинной жизни Ауделы. И тогда вы, маленькие людишки, не обладающие подлинной жизнью, но лишь мельканием некоей раздосадованной тени, поддерживающей вас в мимолетной раздраженности, говорите, что это очень мило. И вы беспечно рукоплещете нам как самым тривиальным людям.

– Нет, мы рукоплещем вам как образу красоты, – говорит Мануэль.

– Полно, граф Мануэль, прекращайте свою бесполезную лесть, вы ничего у меня не выманите! Вы поймали королеву Фрайдис и рассчитываете, что я должна пребывать в теле обыкновенной женщины и оставаться пленницей ваших прихотей и прекрасных, огромных мускулов до тех пор, пока не вложу искру истинной жизни Ауделы в ваши смехотворные изваяния. Но чтоб вы были обо мне еще более высокого мнения, знайте, я никогда не подчинюсь ни вам, ни кому-либо другому на свете.

Граф Мануэль молча рассматривал восхитительные очертания и чистые, пылающие цвета лица этой женщины. Он сказал, будто бы с грустью:

– Изваяния уже не имеют значения. Лучше оставить их как есть.

– А вот и нет, – быстро ответила королева Фрайдис, – они нуждаются в моей помощи, если когда-либо изваяния нуждались в помощи. Однако это не означает, что я когда-нибудь их коснусь.

– На самом деле, я запрещаю вам дотрагиваться до них, прекрасная соперница. Ибо стань изваяния живыми, как мне хотелось, я бы все время смотрел только на них и не интересовался женщинами. И ни одна из них не смогла бы околдовать меня так, как ваша красота, и я ценил бы ее не больше гнилой луковицы.

– Вы выдумываете! – сердито говорит Фрайдис. – Мужчина, удовлетворенный изваянием, которое он создал, в отношении женщин останется, как и любой другой. И кто вы такой, чтобы мне что-либо запрещать?

– Я хочу, чтобы вы запомнили, – сказал очень уверенно Мануэль, – это мои изваяния, и делать с ними можно только то, чего захочу я. К тому же, будет полезно, если вы поймете, что, кем бы вы ни были в Ауделе, здесь я сильнее вас.

Тут гордая женщина рассмеялась. Она с вызовом коснулась ближайшего изваяния соответствующим древним жестом, и было видно, что черный камень Шамир приобрел цвет опала. От ее прикосновения глиняное изваяние, имевшее внешность Алианоры, вздрогнуло и издало всхлипывающий звук. Оно ожило – живое существо, более прекрасное, чем человек, – презрительно взглянуло на Мануэля, а затем, прихрамывая, вышло за ограду, и Мануэль вздохнул.

– Это сильная магия, – сказал Мануэль, – и это почти точно та восхитительная и значительная фигура, которую я желал создать для этого мира. Но, как я слишком поздно понимаю, я сделал ей ноги разной длины, и радость по поводу оживления гораздо меньше стыда из-за ее неполноценности.