Алексей Зубко - Специальный агент преисподней Страница 21

Неосторожно зависшая над жабой стрекоза мигом подняла настроение, вкусно захрустев ломкими крылышками в широком рту.

Миновав ручей, мы объехали натужно скрипевшую крыльями мельницу и начали приближаться к рыцарю, немного разъехавшись, чтобы иметь место для маневра. Если верить мельникам, он не человек – изверг. Хуже которого лишь вдова трактирщика Ксенофонта – Агриппина. Та не наливает в долг и никому не дает. Уточнять, чего у нее просили, мельники не стали, перевели разговор на другое.

– Я иду на вы!!! – опуская копье, проорал закованный в железо мужик и пустил коня вскачь.

В первое мгновение мы онемели от изумления – его движения сопровождались таким грохотом металлолома, словно каждая деталь доспехов специально подгонялась так, чтобы издавать как можно больше шума, стоит ему лишь пошевелиться. Как он не рассыпался по дороге?

А во второе мгновение поняли, что его конь несется не на нас, а между, прямиком на мельницу.

– А-а-а!!!

Рыцарь налетел на мельничное крыло, пронзив его копьем, а потом, продолжая по инерции двигаться, головой.

Его атака прошла для мельницы незамеченной, она, все так же скрипя, продолжала вращать своими крыльями, повинуясь воле ветра.

Конь рыцаря не остановил свой бег и помчался дальше, а его седок остался висеть, запутавшись в грубой мешковине и каркасных рейках.

– Врешь, не унесешь! – Извернувшись, рыцарь выхватил меч и принялся размахивать им из стороны в сторону.

– Что это с ним?

Не знаю, кто из нас – я или Добрыня – задал этот вопрос, наверное, вместе, но, что мы получим на него ответ, не ожидали оба.

Выехав из-за пригорка, низкорослый толстяк на вислобрюхом осле (или ишаке? – я в них не разбираюсь) притормозил около нас и объяснил смысл происходящего действа:

– Мой благородный господин имеет честь сражаться с ужасным змеем.

– Так он что, пьяница? – Найдя логичное объясне ние происходящему, я облегченно вздохнул.

– Почему пьяница? – обиделся толстяк. И заорал, размахивая руками: – Я иду к вам на помощь! Держитесь, господин!!!

– И этот туда же,- выдохнул Добрыня.

Как оказалось, толстячок на осле рассчитал все верно. Едва он оказался у мельницы, как изрубленное в щепу крыло, не выдержав сыплющихся на него ударов, обломилось, и рыцарь, успев прокатиться на нем полный круг, рухнул наземь.

От грохота железа у меня зубы свело судорогой и бесследно пропала начавшаяся было икота. Наверное, звук докатился и до того, кто изволил в этот миг поминать меня «незлым, тихим словом».

– Убился, горемычный,- пустил скупую мужскую слезу Добрыня.

Ага! Сейчас прям!!! Как известно, дуракам и пьяницам везет… Это просто народная примета, а не вывод из дальнейшего.

Распластанная на земле фигура рыцаря пошевелилась, он поднял вверх правую руку, затем левую, согнул ноги в коленях.

«Аэробика»,- всплыло из темной, хорошо забытой, стороны моей памяти.

Издавая душераздирающий скрежет, с помощью ослиного наездника мельницеборец поднялся на ноги и провозгласил:

– Враг повержен. Виктория!!! Коня мне, коня!

Верный слуга бросился ловить коня, который, исполнив свое назначение – доставив рыцаря до мельницы, отбежал к ближайшему заливному лужку и принялся неспешно набивать.свою утробу. Даже не пытаясь выплевывать случайно подвернувшуюся живность, как то: кузнечиков, гусениц и прочее.

И тут то ли ветер подул слишком резко, то ли до мозга уничтожителя ветряных мельниц наконец-то дошли последствия падения, но, покачнувшись, он плашмя рухнул на землю.

Слуга заметался, не зная – бежать за конем или поднимать хозяина. Видимо, придя к выводу, что господину не повредит отдых, он отправился за конем.

Добрыня, а вслед за ним и я приблизились к грозе мельников и, подняв, поставили на ноги. Глаза горемыки были мутны и смотрели куда-то невидящим взглядом.

– Эй, камрад, вам плохо? – поинтересовался я.

В ответ лишь ветер прошелестел в изрубленных мельничных крыльях.

Подведя коня, упитанный слуга помог господину взобраться на него и подал оброненные на землю копье и меч.

– Благодарю вас, благородные сеньоры и сеньориты.

Кого это он имеет в виду?

Покрутив головой по сторонам, удостоверяюсь, что, кроме нас, здесь никого нет.

Сжав копье, больше напоминающее плохо оструганную мачту для натяжки бельевых веревок, рыцарь округлил глаза и наконец-то заметил наше присутствие:

– Санчо, представь нас.

Толстяк прочистил горло, снял помятую шляпу и склонился в почтительном поклоне. Все это он проделал, не слезая со своего флегматичного осла.

– Благородный идальго Дон Кихот Ламанчский, по борник справедливости, защитник всех униженных и оскорбленных, бесстрашный победитель драконов, освободитель плененных прекрасных дам и… э-э-э…

– Добрыня Никитич, товарищ Бармалей,- представились мы, придя на помощь забывшему слова герольду.

– Санчо Панса,- качнув копьем в направлении на ездника на осле, сообщил Дон Кихот.- Мой верный оруженосец.

Как же меня зовут на самом деле? Шутка с Бармалеем начинает надоедать… тем более что непонятная какая-то. Может, смеяться надо, а я тут сидю на олене, вернее сижу.

– Теперь, когда мы имели честь быть представленными друг другу, я хочу заявить следующее: донна Дульсинея Тобосская – образец женской красоты и ангельской чистоты. Кто посмеет оспорить это, с тем мырешим наше противоречие, как подобает двум мужам благородных кровей.

– Я в свою очередь,- высокопарно произнес я (икто меня за язык тянул?),- готов сразиться со всяким, кто будет оспаривать тот факт, что Кикимора Страхолюдова самая ужасная ликом и нравом.

– Я го… – воскликнул было «поборник справедливости», но постепенно часть сказанного мною проникла в его закаленные рыцарством мозги, и он сбился на невнятный Лепет.- Э… о… но, может…

– Как хорошо, что вам не придется сражаться с этими добрыми господами,- всплакнул от умиления Санчо.- А то эти траты на кузнецов совсем истощили наш кошелек…

Договорить ему не дали.

Из леса, где осмотрительно окопались мельники, раздался дикий крик.

Санчо Панса побледнел и перекрестился. Дон Кихот опустил копье и, оглашая окрестности громкими восклицаниями, ринулся на шум.

Мы припустили следом.

Да что там такое случилось?

Влетев на опушку, идальго крикнул:

– Защищайтесь! – и погнал свою клячу вперед.

Мой олень радостно фыркнул и, опустив рога, устре мился на невидимого врага.

Дон Кихот то ли от усердия, то ли из-за последствий давешнего падения налетел на первое же дерево. Скрежет металла, треск ветвей, и вот уже конь с пустым седлом неторопливо отправляет в свою утробу листья лещины, а его всадник неподвижной грудой металлолома блестит среди кустов. Лишь пика вызывающе смотрит в небо.