Максим Далин - Тракт. Дивье дитя Страница 21

И миллионщик. Хотя, что такое деньги?

Софья Ильинична долго тянула историю с продажей леса на своей земле, потому что боялась лишиться его визитов, когда сделка будет, наконец, заключена. Но визиты не прекратились, хотя каждый раз, когда Федор Карпыч собирался уезжать, у Софьи Ильиничны ныло сердце и хотелось плакать.

После подписания купчей Федор Карпыч подарил ей брошь. «На счастье, для успеха сделки»? Брошь с бриллиантом? Ну, это положим.

Софья Ильинична истово надеялась, что купцы не тратят денег просто так. Когда она начинала размышлять об этом, ее бросало в жар. Федор Карпыч занимал время и мысли, даже когда его не было рядом. Он будто чувствовал это – заезжал «поболтать», «выпить чайку» и «погреться» – и Софья Ильинична боялась подумать о том, что он может как-нибудь задержаться и… Он приносил с собой лесной запах. Он был громадный, сильный, с прекрасной черной бородкой, вовсе не купеческой, а куда более аристократичной, с карими глазами, в которых горел темный огонь… И сколько ему там – двадцать пять? Даже если тридцать…

Покойному Вильгельму Карловичу перед трагической кончиной сравнялось пятьдесят три… И кроме него ничего в жизни не было и ничего не предвиделось, если бы не Федор…

Софья Ильинична смотрела на себя в зеркало.

Федор Карпыч как будто собирался заехать нынче. Вдруг и вправду заедет. Софья Ильинична была одета по-домашнему, лиловое платье сшито капотом – но петербургский лоск, и соболиные оторочки, и вырез смелый. Не декольте, но…

Все выглядит неплохо, совсем неплохо, а глаза у отражения все равно испуганные. А вдруг и нынче не заедет. Передумает.

Он ужасно независим. И непредсказуем. Не то, что господа «нашего круга» в Петербурге – всегда можно догадаться, что скажут в следующий момент, ведь скажут именно то, что положено. А он…

В нем есть что-то варварское. Что-то дикое. От чего ноги становятся ватными и тянет низ живота. Не страх, но так близко…

Софья Ильинична пристально посмотрела на свое лицо. На морщинки в уголках глаз и пухлые бело-розовые щеки. А вдруг он младше ее?! И брошь эту действительно…

Прошел скучный завтрак. Софья Ильинична бродила по дому, не находя себе места. Приближался обед, а она никак не могла заставить себя перестать ждать. Ясное утро превратилось в серый пасмурный день. Уже в четвертом часу по полудни, в час, когда пора было бы уже распорядиться об обеде, но было никак не распорядиться, Таня вдруг вошла сообщить, что «Федор Карпыч приехали».

У Софьи Ильиничны больно оборвалось сердце. Она вскочила с дивана, зачем-то села снова, опять вскочила, чувствуя как кровь приливает к лицу, и чувствуя себя отчего-то некрасивой и ничтожной – а Федор вошел угрюмый, с каменным лицом, глаза вприщур…

Улыбнулся напряженно.

– Добрый день, Софья Ильинична.

Софья Ильинична протянула для поцелуя дрожащую руку. Федор ее поцеловал – и его губы были холодны.

– Что-нибудь случилось? – спросила Софья Ильинична упавшим голосом.

Федор выпустил ее пухлую ручку, мягкую до бескостности, взглянул в лицо. Ишь, и губы задрожали. Жалостливая ты наша, подумал он с неожиданной тихой злостью. Уже, тороплюсь тебе все рассказать. Жди.

– Ничего плохого, конечно, не случилось, – сказал подчеркнуто спокойно. – Мужики дурят. Я озяб, Софья Ильинична, холодно в лесу. Вы бы пуншем угостили меня…

– Вот, пунш, – пролепетала барыня, заискивающе улыбаясь. – Сейчас обедать будем – вы останетесь обедать? Таня! Таня!

Федор кивнул, уселся на диван, от которого пахло пачулями, стал смотреть, как она суетится. Шикарная, что называется, гостиная – английский ситец, гнутое дерево, атласные обои… Шикарная, что называется, женщина. Сливки с малиной. Переговорила со своей затянутой девкой. Спрашивает, удобно ли мне, заглядывает в лицо, а в глазах прямо-таки собачья преданность…

Чувствуя странную смесь отвращения и возбуждения, какую у него обычно вызывали публичные женщины, Федор рассматривал ее шею и грудь, открытые довольно откровенно, ее жалкое лицо, мелко дрожащие пальцы – и вдруг представил совершенно отчетливо, как сейчас повалит ее на диван, сдернет это сиреневое и пушистое с груди, задерет юбку… Ведь не пикнет, подумал Федор и нежно улыбнулся. Так и будет смотреть собачьим глазами. Ее теперь хоть с кашей съешь.

– Кушанье готово, – сообщил лакей с толстой мордой мужика обленившегося и разожравшегося – чрезвычайно, на взгляд Федора, противный.

– Пойдемте в столовую, Федор Карпыч, – обернулась к Федору барыня с такой же заискивающей улыбкой. – Надеюсь, вам понравится обед. Тут утром мужик принес глухаря, так что будет такое жаркое…

Федор нагло заглянул за вырез ее платья. Софья Ильинична зарделась, потупилась, засуетилась еще больше – у нее даже глаза увлажнились и нос порозовел. Федор встал с дивана.

Не буду я, подумал он злорадно. Ей так до смерти хочется, чтобы я был с ней лесным дикарем, что… не буду. Сама приползет.

В столовой Федор ел и наблюдал.

Софья Ильинична хваталась дрожащими руками за столовые приборы, мяла и комкала салфетку, пыталась придумать, о чем говорить и не могла. Федор не собирался сегодня облегчать ей эту задачу. Когда он еще только приехал и его представили барыне Штальбаум, он поговорил достаточно. Тогда ему еще хотелось понравиться, и историй было рассказано как раз столько, чтобы надолго отбить охоту развлекать разговорами. Теперь он следил за мучениями Софьи Ильиничны с удовольствием, несравнимым с удовольствием от обеда.

– Погода нынче сырая… – лепетала барыня, нервно ломая кусочек хлеба. – Вам нравится Тургенев? Не правда ли, очень мило?.. Вчера дождь лил всю ночь… и я всю ночь не спала…

– Вот как, – Федор улыбнулся. – Это печально. Что же вам помешало?

Побледнела, покраснела, снова побледнела. Промолчала.

Хочет рассказать, как она несчастна, подумал Федор и улыбнулся еще нежнее. Но не рассказывает. Ломается? Ну-ну…

Обед закончился. Федор ушел в гостиную, взял с этажерки книжку – французский роман – и принялся его листать, следя за Софьей Ильиничной краем глаза. Молчал. Ситуация его забавляла именно потому, что барыню пугало и угнетало молчание.

– Это невыносимо, – в конце концов прошептала барыня совершенно убито.

Федор оторвался от книги.

– Что же?

На щеках барыни вспыхнули красные пятна. Она подняла глаза, полные слез, ее лицо показалось Федору более жалким, чем обычно.

– За что вы меня мучаете, Федор Карпыч? – пролепетала она еле слышно.

Федор прикинулся безмерно удивленным.

– Я вас мучаю, вот как? Чем же?

– Федор Карпыч… я вам наскучила?