Питер Бигл - Последний единорог Страница 21

— Твое имя! — потребовал тот же мужчина у Шмендрика. Как и остальные, он был средних лет или чуть старше, как и все — в добротной, но безрадостной одежде.

— Дрик, — ответил волшебник, которому несколько мешали мечи.

— Дрик? — удивился человек с пистолетом. — Чужеземное имя.

— Естественно, — сказал первый. — В Хагсгейте все имена чужеземные. Ну, мистер Дрик, — он переместил меч туда, где сходились ключицы Шмендрика, — мы будем рады, если вы и миссис Дрик будете любезны сообщить нам, что заставляет вас бродяжничать в наших краях…

Шмендрик наконец обрел голос.

— Я почти не знаю эту женщину! — закричал он. — Мое имя Шмендрик Маг, я устал, я голоден, и я не в духе. Уберите-ка эти штучки, пока не получили по скорпиону в штаны.

Все четверо переглянулись.

— Волшебник, — сказал первый. — Теперь понятно.

Двое других закивали, а тот, что пытался поймать единорога, проворчал:

— В наше время всякий может объявить себя волшебником. Старые мерки отвергнуты, старые оценки забыты. Кстати, у настоящего волшебника должна быть борода.

— Ну, а если он не волшебник, — не задумываясь, сказал первый, — то скоро об этом пожалеет. — Он вложил меч в ножны и поклонился Шмендрику и Молли. — Меня зовут Дринн, — представился он. — Позвольте пригласить вас в Хагсгейт. Кажется, вы говорили, что голодны. Это легко поправить, а потом вы, может быть, продемонстрируете нам свое искусство. Пойдемте со мной.

Внезапно став вежливым и извиняющимся, он вел их к освещенной гостинице, остальные трое следовали вплотную за ними. Из домов, оставив недоеденный обед и дымящийся чай, выбегали горожане, и к тому времени, когда Молли и Шмендрика усадили за стол, длинные скамьи в гостинице были забиты народом, горожане толпились в дверях, заслонили окна. Она, как обычно, осталась неузнанной — белая кобыла со странными глазами.

Человек по имени Дринн сидел за одним столом со Шмендриком и Молли, он развлекал их во время еды беседой и подливал им черное бархатистое вино. Молли Отрава пила немного. Она спокойно рассматривала окружающих: моложе Дринна не было никого, некоторые казались много старше. Все жители Хагсгейта чем-то походили друг на друга, но чем, она понять не могла.

— А теперь, — сказал Дринн, когда с едой было покончено, — теперь позвольте объяснить вам, почему мы так невежливо вас встретили.

— Чепуха, — хихикнул Шмендрик. Вино сделало его смешливым и легкомысленным, а глаза из зеленых стали золотыми. — Мне хочется знать, почему, по слухам, Хагсгейт полон упырей и оборотней. Это самая большая нелепица их всех, что я слышал.

Коренастый Дринн улыбнулся, обнажив крепкие беззубые челюсти черепахи.

— Вот именно, — ответил он. — Дело в том, что город Хагсгейт проклят.

Все в комнате сразу притихли, и в пивных отблесках очага лица горожан стали бледными и твердыми, как сыр. Шмендрик опять рассмеялся.

— Благословен, ты хочешь сказать. В костлявом королевстве Хаггарда вы словно другая страна, словно родник, оазис. Я согласен, здесь не без колдовства, но я пью за такое колдовство.

Когда он поднял стакан, Дринн остановил его:

— Не надо пить за это, мой друг. Не надо пить за горе, которому пятьдесят лет. Да, столько времени назад обрушилась на нас печаль, когда Король Хаггард построил свой замок у моря.

— Вернее, когда ведьма построила его, — погрозил пальцем Шмендрик. — Отдадим ей должное.

— А, так ты знаешь эту историю, — сказал Дринн. — Тогда ты должен знать и то, что, когда работа была закончена, Хаггард отказался заплатить ведьме.

Волшебник кивнул.

— Да, и она прокляла его за жадность, то есть прокляла замок, я хотел сказать. Но какое отношение это имеет к Хагсгейту? Город ведь не причинил ведьме зла?

— Нет, — ответил Дринн. — Но он не сделал ей ничего хорошего. Она не могла разрушить замок или не хотела, так как считала себя художественной натурой и хвастала, что ее работа на много лет опережает свое время. Так или иначе, она пришла к старейшинам Хагсгейта и потребовала, чтобы они заставили Хаггарда заплатить ей, что причитается. «Посмотрите на меня и представьте себя на моем месте, — скрипела она. — Это же проверка и города и короля. Господин, надувающий старую уродливую ведьму, будет надувать и свой народ. Остановите же его, пока вы можете, пока вы еще не привыкли к нему». Дринн отхлебнул вина и задумчиво наполнил стакан Шмендрика еще раз. — Хаггард не уделил ей денег, — продолжал он, — а Хагсгейт, увы, не уделил ей внимания. Ее вежливо направили к соответствующим должностным лицам, после чего она впала в ярость и завизжала, что, желая совсем не иметь врагов, мы сразу приобрели двух. — Он остановился, прикрыв глаза тонкими веками, такими тонкими, что Молли подумала, что он, должно быть, видит сквозь них как птица. С закрытыми глазами он произнес: — Вот тогда-то она и прокляла замок Хаггарда, а заодно и наш город. Так его жадность погубила всех нас.

В наступившем молчании голос Молли Отравы ударил, как молот по наковальне, — будто она снова ставила на место бедного Капитана Калли.

— Вина Хаггарда меньше вашей, — дразнила она народ Хагсгейта. — Он воровал один, а вы вместе. Вы нажили беду собственной алчностью, а не жадностью Короля.

Дринн открыл глаза и сердито посмотрел на нес.

— Мы ничего не заработали, — запротестовал он. — Ведьма просила о помощи наших родителей и дедов, и, уверен, по-своему, они, как и Хаггард, были правы. Мы бы решили совсем иначе.

Все, кто был помоложе, недовольно уставились на более старших. Один из них хрипло и мяукающе произнес:

— Вы решили бы все точно так же. Тогда был урожай, который надо было собрать, и хозяйство, за которым надо было следить… Как и сейчас… Был Хаггард, с которым надо было жить, как надо и сейчас. Мы прекрасно знаем, как поступили бы вы, — ведь вы наши дети.

Дринн взглядом заставил его сесть на место, в толпе негодующе заворчали, но волшебник утихомирил всех одним вопросом:

— В чем же заключалось проклятие? Имело ли оно какое-нибудь отношение к Красному Быку?

Как только имя Быка холодно прозвенело в освещенной комнате, Молли вдруг захлестнуло чувство одиночества. Не задумываясь, она задала вопрос, не имевший никакого отношения к делу:

— А видал ли кто-нибудь из вас единорога?

Вот тогда-то она поняла две вещи: разницу между молчанием и полным молчанием и то, что она правильно сделала, задав этот вопрос. Хагсгейцы пытались сохранить бесстрастное выражение лица. Дринн осторожно сказал:

— Мы никогда не видим Быка и не говорим о нем. Все, что имеет к нему отношение, нас не касается. А вот единорогов — нет. И никогда не было. — Он опять налил вина. — Я повторю вам слова проклятья, — сказал он и, сложив руки перед собой, начал нараспев: