Генри Олди - Рассказы очевидцев, или Архив Надзора Семерых (сборник) Страница 21

А ведьма-порченица Меланфия полученное от бабки «змеиное слово» держала в секрете, отказываясь сообщить его даже в обмен на одно из семи наследных заклятий рода Фитюков.

– Пошли, что ли?

Ученик с радостью припустил вперед, предвкушая грядущее зрелище.

Колдун степенно двинулся следом, для солидности опираясь на узловатый посох самого что ни на есть чародейского вида. Посох Фитюк самолично вырезал из сухой груши, отполировал, покрыл таинственными, но совершенно бессмысленными знаками, украсил на конце фигуркой яростного несвезлоха, а затем «вычернил» настоем из орехов, дубовой коры и ягод дружинника. Получилось внушительно, даже учитывая, что никакой магической силой посох не обладал. К счастью, клиенты и вредная конкурентка Меланфия об этом не догадывались.

Белобрысый же Филька уважал посох пуще грома небесного. Гром когда еще грянет, а посох всегда под рукой.

Свернув с пыльного проселка, они пересекли заросшее сочным разнотравьем Куликово Пойло, обходя бочажки с темной, смоляной водой. Из-под ног то и дело вспархивали кулички, перепелки и голенастые пигалицы. Последние, прежде чем взлететь, норовили исклевать путникам щиколотки. Колдуна спасали сапоги, а Фильку – увертливость и подобранная по дороге хворостина, которой ученик с успехом отмахивался от наглых пернатых.

В стороне, у края Пойла, весело стучали топоры и молотки, визжали пилы: малокатахрезцы с вражинцами сообща отстраивали мельницу, сгоревшую в прошлом году, надеясь поспеть к сбору урожая. Со стропил, рискуя свалиться, Фитюку приветственно махал рукой Олекса Шиш, мельников кум, пьяница и буян.

Колдун махнул в ответ: Вечный Странник, елки-метелки, в помощь!

Солнце припекало, и он жалел, что не прихватил соломенный брыль. Вернуться? Нет, поздно. Считай, пришли.

– Ой, да где ж вы пропадали?! Что ж так долго?! Ой, Лупоглазочку-бедняжку, считай, напрочь засосало! Одна голова торчит! Ой, что ж это деется, что за напасть такая?! Никак сглазили, выродки, мою красавицу…

Не обращая внимания на стрекот известной на всю округу шалавы Яньки Хулебяки, хозяйки строптивой Лупоглазки, колдун двинулся по ненадежной гати в глубь болота.

Ученику он знаком велел оставаться на месте.

– Стойте! Именем короля!

Оборачиваясь, Фитюк оступился на склизком горбыле и едва не шлепнулся в грязь. Выругался, глядя из-под ладони: солнце слепило глаза. Нижняя Мама, откуда гроза на нашу лысину?

Через Пойло, бухая казенными, не по размеру, сапожищами, к ним торопился гонец. Над зеленой шляпой полоскался по ветру линялый вымпел с гербом Блезуа. Кроме шляпы и сапог, гонец был облачен в расстегнутую пажескую курточку на голое тело и холщовые штаны с пузырями на коленях.

«Жарко сегодня!» – ясно говорил его наряд.

На краю болота гонец остановился, пыхтя от усердия.

– Чего тебе? – сварливо поинтересовался Фитюк.

– Его величество!.. Король!.. король Серджио…

– Ну?

– Велел!

– Да рожай быстрей, что ты телишься!

– Велел, чтобы колдун Сильвестр Фитюк немедля явился в замок. Вот!

Гонец стащил шляпу, попытался отереть рукавом пот со лба, но оцарапался галуном и, зашипев, вытер чело ладонью.

– С чего бы это мне такая честь, елки-метелки? Не видишь, я делом занят?

– Делом он занят! – немедленно образовалась рядом Янька, пылая праведным гневом. – Понял, скакун драный?! Не слушай его, Сильвеструшка, спасай мою ласточку!

Гонец обернулся к Яньке, намереваясь дать дерзкой достойную отповедь. Увы, взгляд его сразу прилип к двум тугим округлостям, бесстыдно выпиравшим сквозь тонкую ткань Янькиного сарафана. В итоге гонец издал горлом невнятный сиплый звук, судорожно сглотнул и облизнулся.

– Спасать? – выдавил он наконец. – Кого это вы на болоте спасаете? Пиявку?

– Лупоглазку. В пятый раз уже, – встрял в разговор конопатый ученик Филька.

– Корова, что ли?

– Эх, если б корова… – вздохнул колдун. – Ладно, а я-то королю зачем понадобился?

– Его величество зовет вас на пир! – ухмыльнулся гонец.

Колдуну ухмылка гонца не понравилась. Сроду Серджио Романтик не делил пиры с Сильвестром Фитюком. Однако отказать августейшей особе никак нельзя. Надо идти. Фитюк скреб грязным ногтем щеку, делая вид, что размышляет. Хорошо бы и Фильку с собой взять. А что? Колдун явился со своим учеником. На пир мальца, конечно, не пустят, зато на кухне наверняка покормят. Пусть королевских харчей отведает. Когда еще такой случай представится?

И на обеде сэкономим.

– Благодарствую за приглашение. Беги обратно, скажи: колдун следом будет. Вот Лупоглазку вызволю – и приду.

– Ой, Сильвестрик! Ой, родненький! Ой, спасибо! – бросилась Фитюку на шею Янька.

И, не стесняясь зрителей, жарко зашептала на ухо:

– А я в долгу не останусь! Ты вечером как, незанятый? Отдохнувший?

Сильвестр Фитюк довольно усмехнулся, глядя, с какой завистью пялится на него гонец.

– Вечером я, пожалуй, сыт, пьян и нос в табаке. Чай, не в корчму, к королю зван. Ты заходи, потолкуем. А ты, Филька, домой беги. Рубаху чистую надень и обуйся. На пир идем, елки-метелки!

Обалдевший от свалившегося на него счастья Филька пискнул, кивнул так рьяно, что едва голова не оторвалась, и припустил со всех ног по Куликовому Пойлу. А колдун опять двинулся по гати, осторожно щупая посохом дорогу. Ну, где тут эта злосчастная Лупоглазка?

«Верно говорят: сапоги надеть – к дороге, аль случится что», – думал Сильвестр Фитюк.

– Сильвестр Фитюк из Малой Катахрезы!

Агафон Красавец, по скудости лейб-бюджета совмещавший обязанности барда и мажордома, ударил посохом об пол. Посох скользнул острым концом по плитке из ложного мрамора и больно ушиб лодыжку Фитюка.

– Чтоб тебя, ирода! – тихо, но внятно пожелал колдун барду.

Несуеверный, но опытный Агафон на всякий случай сделал знак от сглаза, и Фитюку пришлось второй раз уворачиваться от кровожадного посоха. Впрочем, нет худа без добра: собравшиеся за столом восприняли это как церемонный поклон и зааплодировали.

– Рады, искренне рады!

Их королевское величество Серджио Романтик после третьего бокала кларета приходил в наилучшее расположение духа, утверждая, что мир создан для юных душой. А сейчас нос короля цветом напоминал закат над Кузькиным Лугом, свидетельствуя по меньшей мере о пятом бокале.

Рядом с королем благосклонно улыбалась его августейшая супруга, надев в честь пира второй из своих «выходных» чепцов, с золоченой сеткой и лентами. По непроверенным слухам, чепец сильно молодил Терезу Блезуа. На головном уборе, доставшемся королеве в наследство от бабушки Лукреции, лежало заклятье миловидности, наложенное чуть ли не самим Нихоном Седовласцем в память о знойных ночах юности.