Алина Лис - Изнанка свободы Страница 22

Треск. Шипение. Запах озона и паленой плоти.

Это и есть магия. Не игры Эммы с закорючками-черточками — птичьи следы на ровной глади бумаги. Вот она — подлинная магия.

Оплаченное чужой кровью могущество.

На пороге Батлема бывший узник вскрикнул и отшатнулся, прикрыв ладонью глаза.

— Что случилось?

— Больно, — он рассмеялся.

Слезы по щекам сквозь зажмуренные веки. А сверху — солнце. Неяркое зимнее, где-то за облаками.

Серый день в декабре.

Потом было поспешное бегство из города. Долгая тряска в седле — Эмма совсем плохой наездник, к концу второго часа у нее болели ноги, ягодицы, спина.

Смена лошадей на постоялом дворе и снова скачка.

— Останавливаемся, — скомандовал Жиль, глядя на измученную спутницу. — На сегодня хватит. Ночлег.

Безымянная деревенька, придорожный трактир. На ужин жирный гусь и недоваренная каша, но Жиль доволен. Он ел жадно, с видимым наслаждением. Опустошив тарелку, откинулся с сытым видом и вытер губы салфеткой.

— Я совсем забыл, как много в жизни простых радостей, моя сладкая Эмма, — мягко зажурчал его баритон.

Эмма кивнула. Она почти не притронулась к ужину. Слишком тяжелый день, слишком много потрясений. Не до еды.

— Так и не поблагодарил вас как следует. Это надо исправить.

Последнюю фразу он произнес с какой-то особой многозначительностью. И поднес к губам руку Эммы.

Изнутри окатила теплая, счастливая волна — смыла воспоминание о криках и окровавленном теле. Пусть Батлем хоронит своих мертвецов, а Эмма еще молода, она хочет жить. И она заслужила свою толику счастья!

Оплатила кровью.

Одна комната на двоих. Она так закраснелась, когда Жиль представил ее своей супругой. От смущения щеки горели малиновым. Казалось, и трактирщик, и деревенские пьянчужки в зале знают, что к чему.

Осуждают.

Ну и пусть осуждают. Эмма и Жиль — маги. Что им до смешной человеческой морали?

Эмма не думала, что это произойдет так… сразу. Ожидала, что он будет ухаживать. Может, даже сделает предложение. В Батлеме они никогда не говорили о чувствах. Всегда рядом, всегда исподволь.

Должна ли она, как приличная женщина, отказаться?

А вдруг он тогда больше не предложит? Эмма двадцать шесть лет была приличной, теперь она хочет побыть просто женщиной. Наедине с любимым и любящим мужчиной.

Было немного боязно. Но не настолько, чтобы сказать «нет».

— Простые радости, дааа, — пробормотал Жиль, снова целуя ее.

А потом задул свечи.

Было жарко, приятно и стыдно, когда его пальцы касались тела Эммы. Раздевали, гладили неспешно и умело, и от стыда становилось еще жарче и приятней.

— Лежите смирно, моя нежная мисс Каррингтон, — приказал он, и от его густого баритона по телу прошла сладкая дрожь.

Эмма и лежала. Лежала, закрыв глаза, пусть в темноте в этом и не было надобности. Обнаженная, испуганная, возбужденная до предела. Она стеснялась своего тела — слишком тощего, с торчащими ребрами, стеснялась узловатых коленок, выпирающих ключиц, крохотной груди — что там «грудь», одно название.

Хвала богам за благословенную тьму. При свете со стыда сгорела бы.

Должно быть, ей тоже надо было что-то делать. Помочь ему раздеться? Или так поступают только развратные женщины?

Сложно что-то сделать, когда твои руки удерживают в захвате над головой.

Застежка на его колете царапнула кожу. А потом он отодвинулся. И выпустил ее запястья.

Эмма лежала, вытянувшись по струнке — руки над головой. Если ему так нравится, пусть будет так…

Шорохи. Позвякиванье. Хотелось открыть глаза, но было стыдно. И так упоительно хорошо от этого сладкого стыда…

Это было совсем не так, как она представляла себе в мечтах. Грубее и проще. Сначала приятно. Недолго. Потом больно. Потом снова почти приятно. И немного больно.

Жиль старался. Эмма тоже старалась расслабиться и не мешать ему. Но лучше бы они просто поговорили. Как было в Батлеме.

Когда он прекратил двигаться, она не сразу поняла, что все закончилось. А поняв, испытала облегчение.

— Кажется, я разочаровал вас, моя уже-не-такая-невинная мисс Каррингтон, — в его голосе не было огорчения. — Поймите правильно, за больше чем двадцать лет можно потерять сноровку.

Она не сразу поняла, что на сведенные над головой запястья легла веревочная петля. Только когда он затянул ее туже, почти до боли. И с силой всунул кляп в открытый для вопроса рот. Эмма дернулась, протестующе замычала и открыла глаза.

Темнота. Черный силуэт рядом. Тяжелое дыхание.

— Растерял сноровку, да и никогда не был большим любителем, — продолжал он, снова запаливая свечи на канделябре. — Простые радости для меня слишком… просты. Вам повезло, что я успел по ним соскучиться. Обычно пренебрегаю прелюдией, перехожу сразу к десерту.

Что-то шевельнулось на стене. Черная странно вытянутая тень Жиля — гротескная, совсем не похожая на своего создателя медленно развернулась в профиль.

— Вы были милы, несказанно милы, моя послушная мисс Каррингтон, — прошептал чернокнижник, поглаживая кончиками пальцев ее живот. — И я благодарен вам за свободу и подаренное наслаждение. Знаете, мне нравятся дурнушки. Они куда темпераментней и отзывчивей красавиц.

Она пыталась крикнуть от захлестывающего разум, нечеловеческого, невозможного ужаса, но кляп пропустил лишь тихий стон. Тень вытянулась еще больше — ее горб набух и треснул посередине, чтобы распуститься двумя черными крыльями нетопыря.

Мужчина хищно улыбнулся.

— Но все хорошее имеет свойство однажды заканчиваться, моя аппетитная мисс Каррингтон. Пришло время познакомить вас с моим другом. Он тоже оголодал за эти годы, питаясь только моей силой.

Тень рванула вперед.

И Эмма вдруг почувствовала запах свежей крови.

Совсем как днем в подземелье Батлема.

Глава 5. Пепел победы

Элвин

С чем бы сравнить ощущение, когда сквозь тебя проходит вал сырой, дикой силы? Наверное, больше всего похоже на то, как в шторм захлестывает огромная волна.

Сперва было мгновение невыносимой боли, когда каждый нерв, каждый мускул тела словно прошил разряд молнии. А потом магия поглотила меня. Оглушила, ошеломила, захлестнула с головой и повлекла за собой, и я тонул, захлебываясь в потоке чистой энергии.

Выброс был так силен, что меня протащило с два десятка футов до ближайшей стены и впечатало в нее с размаху. Я ударился затылком и, кажется, на пару мгновений потерял сознание. Очнулся со звоном в ушах, желудок подкатывал к горлу, второй раз за день намекая, что завтракать все же не стоило, в глазах темнело и временами двоилось.