Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент Страница 22

— Спросите, — согласился отец Аширвуд, — однако давайте и сами подумаем. Если эта тварь спокойно разгуливала по монастырю…

Он посмотрел на меня, я увидел, что нужно ответить, снова поднялся, чувствуя на себе взгляды всех собравшихся.

— Она не разгуливала, — сказал я.

— Что делала?

— То ли пряталась, — объяснил я, — то ли гналась за кем-то… но действовала очень скрытно.

Он посмотрел на меня с сомнением.

— Но вы ее заметили, брат паладин? Никто не видел, только вы?

— И что? — спросил я. — Хотите и теперь сказать, что я ее придумал? Как уже говорили, пока не появилась первая жертва?

Он помотал головой.

— Нет-нет, брат паладин, просто странно… Монастырь наш весьма населен, а ночью все братья в жилом корпусе… Бывает, не протолкнуться.

— Во-первых, — сказал я, — все уже разошлись по кельям. Во-вторых, ничего не хочу сказать плохого, но ваши глаза замылены.

— Брат?

— Замылены учебой, — уточнил я, — повседневностью… ну, молитвами, работой! А я человек новый, постоянно оглядываюсь по сторонам и хожу с раскрытой… раскрытым зевом, хотя это и осуждается уставом и правилами благочестия, что будут названы правилами приличия.

Леклерк сказал примиряюще:

— Следует учитывать, что брат паладин — паладин, человек войны. Он настороже постоянно, потому, наверное, и увидел только он.

— Наверное, — сказал отец Аширвуд, но посмотрел на меня с сомнением. — Если здесь нет других опасных моментов.

— Отец Аширвуд?

Отец Аширвуд покачал головой.

— Я говорю только о том, что не следует хвататься за первую же попавшуюся мысль.

— Это сужает, — вставил один из молодых монахов, что, как я заметил, постоянно вертится возле отца Аширвуда и смотрит влюбленными глазами.

— Сужает, — согласился отец Аширвуд невозмутимо. — А нам нужно зреть все варианты.

Я сказал примирительно:

— Может быть, мне просто повезло. Хотя да, вы правы, брат, я по большей части настороже. Уже приходилось расплачиваться за то, что терял бдительность, потому лучше перебдить, чем недобдить.

Аббат за все время взглянул на меня лишь однажды, после чего потерял интерес, что, конечно, обидно, хоть и не до слез, переживу, вчера дверью палец прищемил, и то выжил, так что обойдусь, я все еще местами бунтарь, а любой настоятель — эксплуататор, так что с простыми и очень простыми монахами буду искать возможности борьбы с Маркусом, аббат же пусть думает, что это завелось в его якобы тщательно охраняемых территориях и как это неизвестное отловить.

Сразу после капитула монахи разбились по группам и началось планомерное прочесывание всех коридоров и залов. И хотя, на мой взгляд, это все напрасно, тварь ходит сквозь стены напрямую, но монахам, наверное, самим так спокойнее, когда все организованно и все при деле.

Вообще-то происшествие встряхнуло весь монастырь, везде монахи собираются в кружки и шепчутся, бросая по сторонам опасливые взгляды. Обсуждают, как я понял, нечто такое, что не совсем укладывается в официальную линию, провозглашенную аббатом.

Правда, аббат тоже не может сделать ни шагу за пределы строжайшего устава, что регламентирует его жизнь еще строже, чем жизнь простых монахов, однако вот в таких экстренных случаях у него почти вся полнота власти.

Я прошел к себе, раненого монаха жаль, но куда больше жаль человечество. Шуточки насчет того, что встал, вытер сопли, надел штаны и пошел спасать мир, неожиданно и страшно оборачиваются реальностью, к которой, оказывается, не очень-то и готовы.

У меня своя задача, напомнил я себе, мне надо расшевелить народ на борьбу с Маркусом. Все остальное — третьестепенно.

Закрыл за собой дверь, но пока снимал через голову перевязь с мечом, ощутил, как нечто опасное довольно быстро двигается в мою сторону.

По коже прошла легкая волна холода. Я мысленно прикрикнул на свою трусливую натуру, сел на край ложа и, уперев острие меча в пол, осмотрелся.

В углу на стыке потолка и стены свет померк, оранжевое пламя в свечах опустилось, прижалось к расплавленным лужицам воска, вот-вот утонут.

В помещении стало не везде темнее обычного, только на стыке стены и потолка, там самое мрачное место. Темная тень, как я уже заметил, больше всего предпочитает такие места, сама смотрит с высоты, а до нее не дотянуться вот так сразу.

Я вперил в нее взгляд, стараясь увидеть что-то хоть в запаховом, хоть в тепловом или уловить что-то понятное, знакомое, однако там темнота начинает сгущаться, наливаться зловещей тяжестью, превращаясь в нечто гнетуще темное, злое, коварное, беспощадное и абсолютно чуждое нашему миру.

Странное ощущение, нет леденящего ощущения близкой беды. В прошлый раз пробирало до костей, кровь замерзала в жилах, пальцы сводило холодом, а сейчас почему-то ничего этого нет, а что было в первые мгновения, быстро уходит…

Темнота разрослась, зато обрела объем и даже массу. Я чувствовал ее на расстоянии, нечто безмерно тяжелое, гнетущее, мрачное, словно вобрало в себя все худшее, что можно насобирать в тайниках земли.

Я некоторое время безуспешно всматривался в этот сгусток мрака, взгляд тонет, словно смотрю в бездонный космос, где нет даже звезд, наконец тяжело вздохнул.

— И что?

Темнота не стала темнее, но ее прибавилось. Раньше казалась мне размером с тарелку, теперь уже с поднос. И это не просто тень на потолке и стенах, я впервые увидел и даже ощутил до мурашек по коже пугающий объем.

— Говорить не умеешь, — сказал я с сильно стучащим сердцем. — Тогда как? Танцами, как пчелы? Феромонами, как муравьи?.. Только не тактильно, мы еще не настолько знакомы, чтобы генитально или еще как-то общаться для взаимопонимания народов и демократии…

Тень вроде бы прислушивается к тому, что я несу, а для меня главное — говорить уверенным и усыпляющим голосом, как политики с народом, общими округлыми фразами, в которых звучат привычные слова и потому не настораживают, не заставляют просыпаться, напротив — погружают в еще большую дрему.

Она увеличилась в размерах еще, нависает массивной темной каплей размером с барана и вот-вот вырастет до габаритов коровы.

Я еще раз прислушался к себе уже с пристрастием, никакой угрозы пока нет, а только вроде бы некое смутное любопытство со стороны этого непонятного образования.

В коридоре послышались легкие шаги. Дверь осторожно приоткрылась, брат Жильберт заглянул вполглаза.

— Брат паладин… можно войти?

— Заходи, — сказал я.

Пока переступал порог, я бросил быстрый взгляд на тень, но на том месте уже пусто, оранжевый свет свечей освещает угол ровно и чисто, высвечивая каждую щербинку в камне.