Галина Львовна Романова - Странствия Властимира Страница 22

— То не он — птица глупая, неразумная. То я с вами говорю! — прозвучал низкий рокочущий голос, и сук чуть дрогнул. — Сгоните птицу злую!

Буян немедленно выхватил лук и вложил в него стрелу. Но стрелять ему так и не пришлось — ворон обернулся, увидел нацеленный в него стальной наконечник и крикнул человеческим голосом:

— Не надо! Сам уйду, старый болтун, сам! И улетел в чащу — ровно его и не было.

Сук над головами путников закачался благодарственно.

— Исполать вам, добры молодцы, хоть впервые сюда явились вы! Я на свете живу триста тридцать лет — триста тридцать лет да три годика. Повидал всего — и не вспомнится, а чего не видал, то мной слышано от ветров да птиц-пересмешников.

У самой тропы стоял толстый дуб. И потолще дубы видали друзья, но этот был статен, ровно витязь, что на миг с коня соскочил.

Буян склонился к уху Властимира, объяснил, что промолвило дерево, и прибавил тихим шепотом:

— Самое время выведать, как глаза тебе возвернуть. Лес-то, видно, диковинный, раз в нем деревья ссорятся с птицами на людском наречии. Здесь, видать, все тайны ведомы…

Князь не успел и слова вымолвить, как опять заговорил дуб:

— Расскажите мне, кто вы и откуда. Не вижу я вас, хотя голоса мне ваши тихие ведомы!

Подивились словам таким путники, а Властимир вперед чуть выехал:

— Уж ты гой еси, ты могучий дуб! Верно ль понял я, что ты тоже слеп? Что такое с тобой случилося? Или враг у тебя в этом мире есть?

— Враг не враг, странный гость, так назвать нельзя. Ворон тот все летать тут повадился — отрывает кору, лист в куски крошит. На него лес управы сыскать не может. Он любимец нашей хранилицы, что сторожит нас от горя и лихости, — потому и ведет себя безнаказанно. Только и есть у него, что все ведает. Но в моей судьбе невиновен он — нам, деревьям, глаза не положены. Лишь немногие их удостоились, но таких лес наш сроду не видывал!

Выслушав могучий дуб, опечалился Властимир.

— За ответ твой тебе благодарствую, — молвил он тихо. — Печаль ты мою не развеял… Но коли ты многое ведаешь, не

подскажешь ли; как человеку глаза вернуть, что по злобе чужой им утрачены?

Чуть помолчал дуб, пошелестел листвой.

— Верно ль понял я, путник, что ты слеп? — молвил он наконец.

— Да.

— Что ж, — призадумался старый дуб. — Нам, дубам-деревам, сила древняя издавна дадена — от отцов наших да прадедов, что росли в начале миров. Не искать нам сил да мудрости у чужих — самим раздавать ее. Много тайн я из жизни ведаю, рассказать — ста лет мало станет… Но чтобы глаза вернуть утраченные — не бывало такого, сказка то!

Пораженный в сердце самое ответом мудрого дерева, Властимир совсем опечалился, но дуб еще немного подумал и молвил:

— Погоди-ка, путник. Сам я помочь не могу, но есть здесь тот, кто все в мире ведает. То хранительница леса нашего, берегиня[17] старая да древняя. Поселилась она здесь еще до моего рождения, а откуда пришла — и сама, верно, запамятовала. От ворона да тех, кто близко ее видал, слышал я, что ей все тайны мира ведомы. Коли вы ей видом, да разумом, да душой своей покажетесь, распознает она в вас достойных помощи, все, что можно и нельзя, сделает. Только запомните крепко: покажитесь ей так, чтобы не успела она вам вред причинить!

Юный Мечислав, что впервые столкнулся с опасностью, вопросил:

— А она может?

Буян весело воскликнул:

— А ты никак испугался, Мечиславо? Что, оторопь взяла? Крепко обидевшийся на такие слова, Мечислав вспыхнул, как сухой трут.

— Хорошо тебе говорить, Буян! — гневно молвил он. Ты во многих землях побывал, с людьми-нелюдями разными виделся. Тебе сам Гамаюн истину открывал. Да и князь — воин опытный, не сробеет — ему не в диковинку. Я же из дому первый раз выехал. Себя вспомни — может, в мои-то года ты и послабее был?

Буян уже готовился достойно ответить, но в это время Властимир вскинул руки, призывая к молчанию.

— Тише вы, растрещались, ровно сороки болтливые! — прикрикнул он на спорщиков, — Не о том сейчас надо речь вести, кто смелее да находчивее, пока срок для того не представился. Что там нас ждет — никто не ведает, потому вам молчать приказываю. Если станем мы по пустякам спорить да ссориться, никогда ничего не получится, отвернется от нас удача. Лучше спросим мы у дуба-дерева, как дорогу сыскать к берегине той!

Спорщики разом замолкли, пристыженные.

— Хорошо ты нас остудил, Властимир, — признался Буян. — Не сломили тебя невзгоды-горести. Твердо сердце, и ясен ум твой по-прежнему. Заставил и меня мальчишкой себя пред тобой почувствовать. Оно и верно — каких-то десять лет у нас с Мечиславом разница, а я уж себя стариком перед ним выставляю. Не держи на меня ты зла, Мечислав, будь ласковым!

— Да верно ты все сказал, — согласился юноша. — Я и правда испугался.

Старый дуб над их головами пошелестел листвой, прислушиваясь к их говору, и наконец сам слово вымолвил:

— Слушал я вас да раздумывал. О разных людях мне слыхать доводилося, но о таких — никогда. Может, слышал, да не верил я, может, правда, речей о том не было. Коли и верно, что вы говорили тут, то путь вам чистый, ровной скатертью. Пошепчу я тропинке этой — она уж расстарается, к хозяйке леса этого сама выведет.

Зашептались листья узорные, закачались ветви корявые, корни жесткие в земле ожили — дуб с землей и лесом разговаривал. Отвечал ему лес тихим голосом, а земля отвечала молчанием. Рассказав про все, что успел узнать, обратился дуб к троим всадникам:

— Я поведал про вас тропе. Обещалась она отвести вас до места, только чур уж с нее не сворачивать. А сойдете — поклонитесь ей, чтоб опять ей бежать, как от века легла. А теперь прощайте!

Корявый сук чуть шевельнулся, ровно махал на дорогу, и трое всадников поехали, куда тропа вела.

Лес вокруг стоял густой да неезженый. Кругом дерева в три обхвата до ветвей мохом поросли, листва на локоть землю усыпала. Частый кустарник ровно стена поднимается, колючими ветками за лошадиные гривы цепляется. В просветах листвы неба не видать, только слышно, как ручей звенит в овраге.

Жутковато было ехать по такому лесу зачарованному — не мертвому, но и не живому. Под любым деревом глаза горящие мерещились, из любого дупла смотрели лешие, из любой норы — звери лютые. Лишь тропинка все текла вперед — ну да что ей, тропе, в лесу станется!

Зазвенел ручей ближе некуда — будто под самыми копытами лошадиными. Глянули Буян с Мечиславом — то не ручей, то водяницы меж дерев тенями скользят, хоровод выстраивают, к всадникам подбираются — смеются, кричат, к себе зазывают. Не успел Мечислав рассмотреть дев призрачных, как выехал вперед Буян, руку к сердцу прижал, земной поклон в седле отдал: