Вера Чиркова - Все тайны проклятой расы Страница 22

А началось все с того, что я не смог даже слезть с телеги, когда наш отряд, наконец, остановился на привал. И дело было вовсе не в цепи, которую отмотали на несколько локтей, чтоб я смог зайти за ближайший кустик. С одной ногой и израненными руками я никак не мог перебраться через борт, и тогда один из стражников, нетерпеливо дернул за цепь.

Пришел в себя я уже на земле, от холода льющейся на голову воды. И под едкие насмешки и хохот стражников кое-как, цепляясь за телегу, сумел подняться на одну ногу и допрыгать до кустов. Краем глаза я наблюдал за реакцией лорда на мои мучения но не заметил никакого участия. И это больно резануло по сердцу.

Разумеется, я допускал, что все это необходимая часть его плана по проникновению в Шладберн, и ради успеха согласен был вытерпеть еще и не такое. Но он мог бы хоть взглядом, хоть кивком дать мне понять, что это именно спектакль для посторонних, а не страшная действительность?

Вернувшись в телегу, я намеренно не стал ни есть, ни пить, твердо помня, что два-три дня человек вполне может обойтись и без этого, и к ночи впал в полусон-полуобморок, где так приятно отступает нудная боль и не волнуют никакие в мире проблемы.

Кроме одной, - Ортензия. Я обещал ей вернуться и я вернусь, во что бы то ни стало. Потому что просто не могу себе представить ее горестно сжатые губы и наполненные слезами глаза. Она слишком много натерпелась в своей жизни и не заслуживает такого удара.

Вечером отряд остановился на ночлег то ли в деревушке, то ли на хуторе, меня это не волновало. Все куда-то ушли, неразговорчивый возница выпряг лошадок и увел в загон, не обращая внимания на меня. А я и не протестовал, после бесконечной тряски измученное болью тело просило хоть немного покоя. Однако зря я надеялся, что про меня просто забыли. Вскоре притопала рослая, толстая бабища и, откинув ряднушку, которой воровски прикрыл меня Ивар, несколько мгновений подозрительно изучала мою ногу. И вдруг разразилась такой громогласной руганью, что откуда-то сразу набежала целая толпа народа. С Раммом во главе.

Я не очень хорошо понимаю гасские диалекты, хотя на официальном языке разговариваю вполне сносно. И потому уяснил смысл далеко не всех звучных ругательств, которыми она осыпала тупоголовых идиотов, додумавшихся запереть кандалы на поврежденной ноге. Да плевать ей, что он преступник, умный человек вообще не стал бы заковывать бедолагу, который без чужой помощи и трех шагов не пройдет. Это только ублюдок, не знавший молока матери такое зверство мог придумать. Хоть бы смекнул своей пустой головой, куда калеке бежать по непроходимым болотам без лошади и припасов?

Почудилось мне, или на лице Рамма, за которым я наблюдал сквозь полуопущенные ресницы, действительно мелькнуло чувство стыда?

Неважно. Зато через несколько минут откуда-то пришел кузнец, больше никем такие здоровяки с черными от копоти пальцами не бывают, и тоже начал ругаться. Потому что снять ножные браслеты, не повредив вздувшуюся вокруг кожу, он не мог. Они со знахаркой спешно посовещались, и наконец, решили, как будут действовать.

Мне влили в рот полкружки какого-то зелья, и вскоре я почувствовал, как отступает боль, и становятся безразличны все беды на свете.

- Готов, - безапелляционно объявила толстуха, ущипнув меня за щеку и не получив в ответ ни вскрика, ни возмущенного взгляда.

Кузнец, только этого знака и ждавший, уцепил огромными ручищами не менее огромные щипцы, и они, громко переговариваясь и переругиваясь, дружно принялись за работу.

Не могу сказать, что я ничего не чувствовал, но терпеть было можно. До тех пор, пока по ноге не потекло что-то горячее, и в ступню не хлынула невыносимо острая боль.

Вот тут я невольно застонал, а когда боль резко усилилась, вообще потерял сознание.

Очнулся уже под утро, и обнаружил, что лежу на топчане в какой-то каморке, рядом на столике коптит каганец, а напротив, на таком же топчане, мирно сопит толстуха.

Впрочем, спала она очень чутко, едва я заворочался, пытаясь рассмотреть, что там с моей ногой, распахнула неожиданно яркие синие глаза и, потирая их кулаками, опустила ноги на пол.

- Как себя чувствуешь? - сейчас женский голос приятно мягок и тепел.

- Не знаю, - сказал я правду, - а что с ногой?

- Цела твоя нога. Только вот бегать не скоро сможешь, так что и не пытайся.

- Да и не собирался я бегать, - наверное, ухмылка получилась слишком горькой, раз на пухлом лице появилось понимающее сочувствие.

- А с руками-то что? - задумчиво спросила знахарка чуть погодя, мешая в деревянной мисочке какие-то душистые снадобья.

- Снег копал, - бурчу уклончиво, пока мне неясны причины, побудившие Рамма поступить именно так, не стоит вдаваться в излишние подробности.

- А рукавицы надеть не догадался?

- Не догадался, - покладисто соглашаюсь я, когда там было догадываться?

Да и все равно никаких рукавиц в тот момент у меня не было.

- Вот, выпей, - знахарка сует руку мне под голову и, приподняв ее повыше, выливает в рот густоватое и горьковатое снадобье, - а не ел-то пошто?

- Ходить не могу… зачем есть, - туманно пояснил я, но она поняла все правильно.

- На рассвете Тул тебя отнесет, куда нужно, а пока поспи. В этом снадобье весенние соки живоцвета да березы, а еще пчелиное молочко и горный орех. Жар скинет и силы придаст. А к отъезду сварю похлебку, покормлю и с собой дам, не вздумай отказаться!

- Спасибо, - искренне улыбаюсь знахарке, - а как тебя звать-то?

- Уной зови, - внезапно расстроилась она, и, помолчав, невпопад поинтересовалась, - а ты хоть знаешь, в чем тебя лорд обвиняет?

- Нет, - не сумел соврать я, - но это ведь неважно?

- В жизни все важно, - философски заявила Уна, собирая свои плошки в берестяной ларец, - особенно, когда с богатыми дело имеешь. Им бедняка растоптать ничего не стоит, пройдут и не вспомнят, и никогда не задумаются, а вдруг его душа в сто раз чище и светлей чем у них. Ну, спи, не унывай, может, добрые духи и помогут.

Особой надежды на добрых духов я не питаю, но вот насчет оценки странных поступков Рамма пока еще сомневаюсь. Очень уж обидно думать, что два года назад спас подлеца.

Утро наступает как-то очень скоро, казалось, вот только я задремал, а в дверцу каморки уже протискивается громадная фигура кузнеца. Оказалось, он и есть обещанный мне Тул, а по совместительству законный супруг Уны. Не знаю, чего уж там наговорила ему грозная знахарка, но обращается кузнец со мной, как с приехавшим в гости долгожданным родичем. И это невольно поднимает мне настроение и добавляет оптимизма. Пусть не самым удачным образом пока идут мои дела, но встреча с этими милыми великанами, словно лучик света, дает надежду на перемены в лучшую сторону.