Андрей Егоров - Вейгард Страница 22

– Ничего себе чешет, – пробормотал я, пораженный способностями Куксоила, – его бы на состязания бегунов-цены бы ему не было.

Я повертел головой, убедился, что демоны скрылись за поворотом, и, осторожно ступая, поспешил к высокому камню.

«Сейчас выясним, что он такое…»

Для начала я постучал по камешку костяшками пальцев, но ничего необычного не произошло. Камень представлял собой цельный кусок скальной породы, хотя и был весьма гладким, словно над ним поработали морские волны. Я обошел его кругом, но опять же ничего необычного не заметил. Тогда я разбежался и ударил в камень ногой, но он даже не шелохнулся, зато я сильно отбил большой палец и заскакал на месте, проклиная чертов булыжник. Что я только не делал, чтобы как-то задействовать таинственные силы камня. Я даже лизал его серую поверхность, бился в нее головой, а напоследок, отчаявшись вконец, взял да и помочился на камень. Оказалось, именно то, что нужно. Внутри камня вдруг громко хрустнуло, появился длинный разлом, и в него с шипением посыпались крупные угли, я едва успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под их стремительный град.

Вместе с углями из трещины выкатился какой-то продолговатый предмет. На всякий случай я отступил подальше – никогда не знаешь, чего ждать от незнакомых предметов, в особенности если ты находишься в Нижних Пределах. Я даже всерьез подумывал о том, чтобы немедленно пуститься наутек, но потом пригляделся и понял, что это всего лишь амфора с причудливо выгнутой тонкой ручкой.

В камне раздался громкий гул, он все нарастал и нарастал, потом треснувший булыжник мелко задрожал, опасно накренился в мою сторону и вдруг с грохотом разлетелся на куски. Причем один из обломков просвистел рядом с моей головой, я даже ощутил предательскую легкость в ногах и шумно сглотнул слюну. Чуть правее – и камешек, летящий со скоростью пущенного из пращи снаряда, размозжил бы мне черепушку.

Теперь можно было наконец ознакомиться с таинственным предметом. Я приблизился и пошевелил амфору ногой. К моему удивлению, она оказалась холодной, словно не лежала среди пылающих углей, а была замурована во льду. Тогда я поднял амфору и тщательно осмотрел – снаружи она не выглядела сколько-нибудь примечательной – обычная старая облупленная рухлядь, а вот замазанная сургучом зеленоватая пробка с витиеватой печатью поверх сургуча показалась мне весьма любопытной. Я попробовал поковырять печать пальцем, но тут же отдернул руку – пробка в отличие от кувшина была раскалена почти добела. Это навело меня на самые мрачные предчувствия – внутри могло находиться все что угодно, и это что-то вряд ли пришло из Внешнего мира. Я бросил амфору на песок и собрался бежать прочь, пока ничего страшного больше не случилось, но тут же подумал: «А что, если в этой холодной амфоре заключено мое избавление, мой пропуск во Внешний мир, что, если кто-то специально направил меня сюда, в пещеру охранителей, чтобы спасти, а я сейчас пройду мимо единственного шанса. И тогда непременно буду пойман и посажен обратно в клетку, откуда не выберусь уже никогда».

Я решительно подошел к амфоре, схватил с земли продолговатый камень – один из кусков развалившегося монумента, и принялся ковырять сургучную печать на пробке. Камень раскалился докрасна. Я замотал его у основания куском лохмотьев и продолжил вскрытие амфоры.

Чего я ожидал, когда срывал пробку, сказать не могу, но результат оказался ошеломляющим. Послышался хлопок, и внутрь диковинного сосуда со свистом стал затягиваться воздух, снова послышался какой-то гул, причем доносился он не только изнутри амфоры, но и отовсюду вокруг. Я ощутил, как она забилась у меня в пальцах. Тут, признаться, я сильно струхнул и пожалел, что решил вскрыть древнюю посудину. Я отбросил ее в сторону, словно гадкое насекомое. Амфора запрыгала по песку. Гул, шедший из ее недр, стал невыносимо громким. Я уже собирался бежать по подземному лабиринту, когда из амфоры вдруг вырвалось нечто. Громадная тень легла на стены пещеры, вокруг заметно потемнело, и через мгновение передо мной возник демон самого жуткого и устрашающего вида из всех, что мне приходилось видеть. Демоны-охранители со своей позолоченной огранкой рядом с ним были просто напомаженными придворными франтами. У выбравшегося из амфоры монстра было агрессивное до лютости выражение широченной морды, зубы не помещались в кривом рту и торчали вразнобой железными клыками, нос представлял собой две длинные уродливые ноздри и почти плоскую переносицу, маленькие глазки пылали желтым светом. Фигура у него была самая что ни есть могучая – мускулистые лапы свисали почти до колен, торс переплетали тугие узлы мышц, а голова переходила в плечи почти отлого – шея у него не была предусмотрена вовсе. Ко всему прочему демон вдруг потянулся к потолку, становясь все выше ростом, отчего все суставы в его могучем теле громко захрустели.

– Ох и затекло тельце, – прорычал он.

Я стоял ни жив ни мертв, благоразумно сохраняя молчание.

«Ничего себе тельце, – пронеслось в голове, – целое телище». Сейчас я думал только о том, как хорошо было бы вдруг стать совсем невидимым, и проклинал свою дурацкую рассудительность – скажите на милость, ну кто еще, кроме меня, мог додуматься до того, чтобы свернуть пробку с этой древней посудины? Нет, очевидно, мой мозг все же повредился! Разве стал бы я, пребывая в здравом рассудке, мочиться на магические булыжники, ковырять колдовские печати? Ответ – нет, не стал бы.

Демон вдруг уставился на меня в упор, и я ощутил, что на деле значит выражение – прошиб холодный пот. Ледяные капли выступили у меня на лбу, покатились по спине, собрались в сжатой в кулак ладони и закапали из нее в белый песок.

– Ну и тупой же ты, человечек, – сказал монстр, оскалив железные зубы, – ну и тупой…

– Почему? – мягко поинтересовался я, стараясь ничем не вызвать его раздражения.

– Ну как же… Я тебе сигналю оттуда, сигналю, мол, здесь я, я здесь – твое спасение, я здесь – твоя судьба, а ты все кидаешься куда-то, то темницу мою отшвырнешь в сторону, то бежать кинешься, а потом все же вернешься. Пугливый ты какой-то. И суетливый. Ну и тупой, конечно, тоже.

Я промолчал. Хотя ответить ой как хотелось. Что-нибудь резкое. Язык так и чесался… Но я сдерживался. Все сдерживался и сдерживался, а потом вдруг резко выпалил:

– Сам ты – тупая скотина!

Но ни единого звука не донеслось из раскрытого рта. Будто бы кто-то добрый ко мне не позволил мне в это мгновение минутного порыва покончить с собой, а скорее всего, от страха я просто потерял дар речи. Слышал, что такое бывает, но со мной, честное слово, случилось впервые. Наверное, сказался стресс длительного полуголодного заключения. Так и стоял я с распахнутым ртом и выглядел, должно быть, очень глупо, потом откуда-то изнутри поднялся и прозвучал жалкий писк.