Дэвид Геммел - Дочь горного короля Страница 22

Он снял со стены факел, прошел мимо четырех пустых камер к запертой двери. Открыл решетчатый глазок, заглянул внутрь. Окна там не было, факел светил плохо. Он отодвинул засов, открыл дверь. Женщина лежала на полу, раскинув ноги. На лице, на ляжках, на груди запеклась кровь. Оуэн подошел ближе. Она еще не пришла в чувство. Он видел, какая она красивая, несмотря на раны. Волосы при свете мерцали серебристо-красными бликами, даже лобок был серебряный. Сама стройная, высокая, груди крепкие. Один сосок еще кровоточил. Оуэн опустился на колени, провел рукой по бедру женщины. Погладил серебряный бугорок, просунул внутрь указательный палец.

Он решился, встал, поместил факел в кольцо на стене. Стянул штаны, пристроился меж ее ног, притянул к себе ее бедра. Всем можно, а ему нет? Почему бы Оуэну Хантеру тоже не поразвлечься немного?

Она взвилась, и это было последнее, что он видел в жизни. Руки у него были заняты, и женщина ткнула двумя пальцами правой ему в глаза. Мир исчез в ярком, невыносимо мучительном сиянии.

Сигурни застонала. Ребра болели, но это было ничто по сравнению с режущей болью внутри. Она отпихнула тюремщика, поднялась на колени, и ее вырвало. Все ее существо молило об отдыхе, о покое, но она заставила себя встать. Стражник заворочался. Она сняла у него с пояса кинжал и вонзила ему в затылок. Он дрыгнул ногами, зацепил койку, захлебываясь собственной кровью. Она вытащила кинжал, приставила к его спине, надавила всей своей тяжестью. Лезвие вошло между ребер в легкие. Теперь он затих. Под телом расплывалась лужа мочи. Сигурни присела на койку, оглядела камеру, примечая каждый камень, каждую крысиную нору. Увидела свои брошенные в угол штаны, надела. Тесемки на поясе перерезали. Она сняла ремень с тюремщика, проткнула ножом еще одну дырку, подпоясалась.

Болело все. Губы распухли, щеки посинели. На правой ягодице и левом бедре обнаружились ножевые порезы. Тюремщик снова зашевелился. Ей не верилось, что он все еще жив. Она вытащила нож из спины, полоснула его по горлу. Кровь хлынула на каменный пол. Сигурни перевернула тело на спину, принялась кромсать низ живота. Остановилась она обессиленная, с покрытыми кровью руками.

– Надо выбираться отсюда, – сказала она себе. – Надо найти их.

Под конец, когда двое на нее помочились, она только притворялась, что лежит без сознания. Тот мелкий, Релф, говорил о таверне "Синяя утка". Она знала это заведение, расположенное неподалеку от Рыночной улицы.

С ножом в руке она вышла в коридор. Ноги подогнулись, и ее снова вырвало.

– Будь сильной, – с укором сказала она. – Ты Сигурни-Охотница, не какая-нибудь неженка.

Дойдя до темной лестницы, она начала подниматься. На середине послышались чьи-то шаги, и она остановилась, прижавшись к стене.

– Эй, Оуэн, – позвал кто-то сверху, – я уж домой собрался, да подумал, не отчехвостить ли ту бабу еще разок. Хочешь?

Из темноты появился здоровенный пузатый стражник. Сигурни вонзила кинжал прямо в пузо, рванула вверх.

– О Боже! – вскрикнул солдат, плюхнувшись на ступеньку.

Она выдернула нож, подошла вплотную.

– Хочешь меня отчехвостить, равнинный житель? Хочешь со мной полюбиться?

– Сжалься, не убивай!

– Это ты укусил меня за грудь, жирный ублюдок. Отведай-ка этого! – Она просунула нож между его зубов, вогнала по самую рукоять.

Стражник замолотил руками, но она уже села ему на грудь и перерезала горло. Когда он перестал биться, она оскопила его так же, как первого. Медленно поднялась наверх, отворила дверь. Освещенный луной двор был пуст, лишь в воротах сидел часовой, глядя в сторону города.

Он даже не успел понять, что умирает. Сигурни, слабая, вся в крови, вышла на тихую улицу.

"Эбби погибла, пытаясь спасти меня. Я тоже все равно что мертва, – думала Сигурни. – Они убьют меня, ибо у меня недостанет сил разыскать их всех". Мысль о близкой смерти не пугала ее. Она передвигала ноги лишь благодаря жажде мщения, древней, как самые горы. В кланах нравы суровые и нет краснобаев-законников. Обидчиков наказывают сами обиженные, а с убийцами расправляются воины, назначенные лордом-ловчим. Правосудие вершится быстро и беспощадно.

Но у Сигурни нет никого, кроме старого Гвалча, растившего ее после Кровавой Ночи. Нет родичей, которые отомстили бы за нее.

Никого нет, только она.

Нож выпал из пальцев, и Сигурни, нагнувшись за ним, упала сама.

– А, дьявол! – Она села, привалившись спиной к холодной стене.

Звезды светили ярко, ночь веяла осенней прохладой. Из недалекой таверны "Синяя утка" слышался шум. Что делать дальше? Войти туда как есть, окровавленной, и ходить от стола к столу? Так или иначе, на рассвете ее все равно найдут и потащат обратно в тюрьму, на новые муки. "В уме ли ты, девушка? Уходи, возвращайся в горы, наберись сил".

С двумя, однако, уже покончено. Надо убить хотя бы еще одного – там, в таверне.

Еще одного…

Принудив себя встать, она застонала. По ноге стекла струйка крови. Она облизнула губы сухим языком, постаралась превозмочь боль.

"Женщины созданы для забавы".

Так сказал солдат-коротышка. Все прочие засмеялись и опять взялись за свое. Тот переписчик – он так напугался, когда Эбби хотела клюнуть его. Сказал, что предпочитает зайцев. "Зайцы созданы для травли", – ответила Сигурни.

В мире пришельцев с равнин травле подвергаются все.

Отдых подкрепил ее, и она пошла дальше.

Таверна помещалась в старом доме с трухлявыми балками и белеными стенами. В нижнем этаже дубовая дверь, справа и слева по два окна. Одно открыто, и оттуда доносится пьяный шум. Сигурни заглянула и никого не узнала, но в окно ей была видна лишь часть залы. Она проползла под окном, посмотрела с другой стороны. Двое как раз шли к двери, и ее сердце заново преисполнилось гневом. Она взяла нож в левую руку, вытерла потную правую ладонь об одежду.

Дверь отворилась.

– Ты, главное, ноги переставляй, Уил. Путь неблизкий.

– Эй вы, закройте дверь! – крикнул кто-то. Релф захлопнул ее, Уил прислонился к стенке.

– Ладно, постой, а я отолью. – Релф зажурчал. Сигурни подобралась к Уилу, перерезала ему горло. Перебежала к Релфу, ударила его ножом в спину, стукнула головой о стену. Он упал на колени, силясь обернуться. Она, все еще держа его за волосы, извлекла нож, запрокинула ему голову.

– Женщины созданы для забавы. – Кинжал вскрыл яремную жилу.

Релф опрокинулся навзничь, задергался. Уил так и стоял у стены, истекая кровью. Когда она подошла, он медленно опустился на колени. В его глазах не было ни страха, ни ненависти. Одними губами он выговорил что-то – два слова. Сигурни, едва удержавшись от смеха, пнула его в висок, и он сполз на булыжник.