Маргарет Уэйс - Час близнецов Страница 23

Глаза Карамона сияли, а Тика боялась даже взглянуть на него. Он говорил так, как говорил прежний Карамон, Карамон, которого она когда-то полюбила…

С трудом сохраняя на лице суровое выражение. Тика резко повернулась и направилась в спальню.

— Я пойду соберу твои вещи… — сказала она.

— Стой! Погоди! — воскликнул Карамон. — Нет! То есть спасибо. Тика. Я сам справлюсь. Может быть, ты лучше… гм-м… соберешь нам в дорогу что-нибудь из еды?

— Я помогу! — вставил Тассельхоф с энтузиазмом и направился на кухню.

— Прекрасно. — Тика протянула руку и схватила кендера за длинный вихор на макушке. — Только не так быстро, Тассельхоф Непоседа. Ты никуда не пойдешь до тех пор, пока не вывернешь свои карманы и кошельки.

Тас протестующе взвыл. Пользуясь всеобщим смятением, Карамон метнулся в спальню и захлопнул за собой дверь. Оказавшись в одиночестве, он, не колеблясь, прошел в угол, схватил вожделенную флягу и поболтал ею над ухом. Суда по звуку, там оставалось еще больше половины. Улыбнувшись самому себе, он затолкал ее на самое дно походного мешка и торопливо прикрыл какой-то мятой рубашкой.

— Эй! Я готов! — крикнул он Тике как можно приветливее.

Ему никто не ответил, и он пошел на поиски.

— Я все собрал! — повторил Карамон, в конце концов выхода на крыльцо.

Это было зрелище! Похищенные драконьи доспехи, в которых он сражался последние месяцы войны, после возвращения в Утеху были им полностью переделаны.

Он поотбивал страшные шипы, отрихтовал вмятины, начистил и отполировал гладкие поверхности, так что доспехи засверкали как новые, совершенно перестав походить на ненавистную броню, в какую были одеты завоеватели. Карамон немало потрудился над ними, прежде чем бережно и с любовью убрал их в сундук, так что они и теперь были в отличном состоянии, чего нельзя было сказать о нем самом.

Между черненой кольчугой, прикрывающей грудь, и широким поясом, которым едва удалось стянуть его расплывшуюся талию, виднелось дюймов шесть живота.

Даже с помощью кендера он не смог затянуть ремни, которые удерживали набедренники, и теперь он был вынужден тащить эту часть доспехов в дорожной котомке. Поднимая щит, Карамон крякнул и с сомнением на него покосился, будто подозревал, что за два года кто-нибудь мог шутки ради утяжелить его свинцовыми болванками. Оружейный пояс не застегивался на животе, и он, пыхтя от напряжения и краснея, кое-как пристроил меч в потертых ножнах за спиной.

Увидев на крыльце Карамона, Тас не выдержал и отвернулся. Сначала ему показалось, что он вот-вот расхохочется, однако выяснилось, что он скорее готов заплакать.

— Я выгляжу как дурак, — пробормотал Карамон, заметив, как поспешно спрятал лицо кендер.

Бупу, выбравшись из лужи, смотрела на него во все глаза. Рот ее приоткрылся.

— Он выглядеть совсем как моя повелитель, Верховный Блоп Пфадж Первый, — вздохнула она.

Тассельхоф мгновенно вспомнил разжиревшего, неряшливого короля племени овражных гномов, из Кзак Царота. Схватив Бупу за плечо, он поспешно затолкал ей в рот кусок хлеба, чтобы она заткнулась. Но было поздно. Видимо, Карамон тоже помнил Пфаджа Первого.

— Ну, все! — прорычал он, и лицо его стало багрово-красным. В ярости он отшвырнул свой щит на крыльцо. — Я никуда не еду! С самого начала это была дурацкая затея!

Он с укором покосился на Тику и, повернувшись, попытался вернуться в дом.

Но Тика загородила ему дорогу.

— Нет, — сказала она негромко, — ты больше не войдешь в мой дом, Карамон, до тех пор, пока не вернешься из похода одним целым человеком.

— Да, он здесь чрезвычайно много. Хватит на целый три, — пробормотала Бупу с набитым ртом.

Тас поспешно затолкал ей в рот еще одну горбушку.

— Ты ничего не понимаешь! — отрезал Карамон свирепо и положил ей руку на плечо. — Прочь с дороги. Тика!

— Выслушай меня, Карамон, — сказала она непреклонно. В ее негромком голосе звучал металл. Положив руку на грудь мужа. Тика серьезно посмотрела на него снизу вверх. — Помнишь, однажды ты предложил Рейсшину последовать за ним во тьму?

Карамон сглотнул, побледнел и молча кивнул.

— Он отказался, — спокойно продолжала Тика. — Он сказал тогда, что это будет означать твою гибель. Но разве ты не видишь, Карамон, разве ты не видишь, что ты последовал за ним во тьму Ты уже умираешь с каждым днем, с каждой минутой. Рейстлин велел тебе идти своим путем и предоставить ему право пойти своим. Но ты не прислушался к нему. Ты идешь двумя путями сразу, Карамон. Одна твоя половина уходит во тьму, а вторая пытается утопить в вине ужас и боль, которые ты там видишь.

— Да, это моя вина… — Карамон заплакал, и его голос задрожал. — Это я виноват, что он обратился к Черным Мантиям, именно я подтолкнул его к этому!

Это Пар-Салиан и пытался мне объяснить…

Тика прикусила губу. Тассельхоф увидел, что лицо ее стало суровым и жестким, но она сумела сдержать рвущийся наружу гнев.

— Возможно. — Она помолчала, потом набрала в грудь побольше воздуха. — Но ты не вернешься ко мне ни как муж, ни как друг до тех пор, пока не научишься жить в мире с самим собой.

Карамон уставился на нее так, будто увидел впервые. Лицо Тики было решительным и твердым, зеленые глаза смотрели холодно и ясно. Тас внезапно вспомнил, как Тика сражалась с драконидами в Неракском Храме в последнюю, самую страшную ночь великой Войны. Тогда у нее было точно такое же лицо.

— Может быть, этого никогда не произойдет, — пробормотал Карамон, заметно скиснув. — Ты не думала об этом, моя маленькая госпожа?

— Да, — сказала Тика, — я думала об этом. До свидания, Карамон.

Отвернувшись от него, Тика вошла в дом и захлопнула за собой дверь.

Тассельхоф услышал, как звякнул, вставая на место, засов, Карамон тоже услышал этот звук и сморщился, как от боли. Кулаки его непроизвольно сжались, и кендер испугался, что гигант сейчас вышибет дверь, но уже через несколько мгновений Карамон расслабился. Сердито топая ногами в тщетной попытке сохранить хотя бы видимость достоинства, Карамон спустился с крыльца.

— Я ей покажу, — бормотал он, шагая прочь. Доспехи его при этом громко лязгали. — Через три или четыре дня я вернусь с этой госпожой… Крысаней, что ли… Вот тогда мы поговорим. Не может же она, в самом деле, так поступить со мной, с родным мужем! Нет, клянусь богами! Три-четыре дня, и она станет умолять меня вернуться, и тогда мы посмотрим. Может быть, я и не захочу возвращаться…

Тассельхоф стоял в нерешительности. Его острый слух уловил в домике негромкие, горестные рыдания. Он знал, что Карамон не услышит их за лязгом своих доспехов. Но что он мог сделать?

— Я позабочусь о нем. Тика! — громко крикнул Тассельхоф и, схватив Бупу за руку, потащил ее за собой, стараясь догнать Карамона. Украдкой он несколько раз вздохнул. Из всех приключений, в которых он побывал, сегодняшнее начиналось из рук вон плохо.