Наталья Резанова - Княжеская ведьма Страница 23

– Это ваши дела. Я в них не суюсь.

– Так для общей же пользы… и его… Тогда, во время припадка, у тебя ладно так получилось… Силой своей…

– Заладил. Если я стану силу свою швырять, куда ни попадя, чем я жить буду? И что от меня останется?

– Ну, поговори хоть, может, он послушает. Все равно ведь никто не решится.

– Я подумаю. Но не обещаю. И сами же потом начнете хором вопить про сглаз, порчу…

– Никто ничего не скажет.

– Ты просто так за всех вещаешь?

– Нет. Мы посоветовались. Многие так думают.

– Тогда устрой так, чтобы меня пригласили на ближайший совет.

Она вернулась к себе, села на кровать, задумалась.

Тут же неслышно появился Черныш, прыгнул к ней на колени, ткнулся головой в плечо. Она мало обращала внимания на котенка, никогда не кормила его и не гладила, предоставляя все эти радости Боне и Магде, но он отлично разбирался, кто здесь главный, и оказывал ей явное благорасположение перед служанками. Господи, такие вещи даже коту понятны. Впрочем, эти здесь разумом не много ушли от Черныша. Хуже всего – бестолковость людская. И все же – чего ей удалось добиться за… сколько же времени прошло? Да, почти полгода, если считать со дня пленения. Уже полгода. Итак, первое – достигнута какая-то договоренность с Вильманом. Второе – намечается брак Торгерна и Линетты. Третье – Торгерн не начинает военных действий. Достаточно? Но не для нее. Нет никакой ясности в вопросе со Сламбедом. Все договоры остаются пока на словах. Единственное, что может что-то изменить – вмешательство в дела управления. Мне предназначено смягчать ярость владыки? Быть Давидом при Сауле? Давид… Хитры, ничего не скажешь. Но недальновидны. Ее место в совете должно быть узаконено. Не гадалкой, не шептуньей войдет она туда. Та, которую связанной волокли по улицам Тригондума, будет по праву среди высших советников. Ее призовут. И она пальцем не пошевелит для этого. Пусть работают Катерн и Флоллон. Они будут за нее. Все, в конечном счете, за нее. Кроме Торгерна. Он по-прежнему остается ее главным противником. – Разумеется, все были за нее. И готовы признать за ней право приходить на совет. И верили, что никто, кроме нее, не может помочь. Но сказать об этом Торгерну не решился никто. О том, как что-то предприняли без его ведома? Боже упаси! Тем более, что общая немилость коснулась и ведьмы, находившейся как бы под домашним арестом. Нет, своя голова дороже. И в той же мере, в какой они возлагали надежды на ее помощь, они так же надеялись, что она передумает и не придет. Тем паче, что она все не появлялась. И, глядя в его неподвижное, тяжелое лицо, думали об одном – не выдать страха. Все. И Флоллон, и Катерн, и Оффа, заменивший Элмера, и прочие, мелочь и покрупнее. Кроме епископа. Ему тоже не сказали. Это был крепкий, деятельный человек лет за пятьдесят – глубокий старец по их понятиям. Но стариком он себя не признавал и не желал сосредоточиться на заботах исключительно о спасении душ.

Она появилась, когда все уже заняли свои места – наверняка выжидала до последнего момента. И когда она шагнула через порог, общее чувство было, как перед прыжком в холодную воду.

– Вот… Карен пришла, – осипшим голосом произнес Флоллон, в предчувствии неминуемого грядущего крика и рукоприкладства.

Они встретились впервые после его болезни. И ничего не произошло. Идя по проходу между скамьями советников, она видела, как по мере ее приближения менялось его лицо, словно державшнее его напряжение постепенно отпускало.

Кто-то придвинул ей низкий дубовый табурет. Торгерн кивнул. Она села рядом с креслом Торгерна. «Почти у ног». Ладно, и это вытерпим. Как бы низко она сейчас не сидела, она уже приблизилась к вершинам здешней иерархии. А пока будем слушать.

Первым начал епископ Аврелиан. Появление Карен если и смутило его на мгновение, то в замешательство не привело. Он, вероятно, давно имел прочное понятие о Торгерне, и женщина в совете ничего нового к этому понятию не прибавляла. Он приехал, чтобы сказать то, что хотел, и ничто не могло ему помешать. Говорил он зычным, несколько сиплым голосом, голосом человека, привыкшего обращаться к толпе.

– Сын мой, я вновь пришел просить тебя за свою паству. В Малхейме давно царит запустение. Горожанам нечем прокормить своих детей, не говоря уже об уплате налогов. Отмени последний налог, или хотя бы уменьши его.

– Это невозможно, отец. Я уже говорил тебе.

– Говорил. Но плач и молитвы бедняков звучат для меня громче твоих слов. Вдумайся, ведь они несут все тяготы войн, однако лишены возможности вкусить от плодов победы.

– Никаких тягот они не несут, сидят спокойно в своих норах, пока я с войском нахожусь в походе. Они забыли, видно, что могут торговать, набивать брюхо и плодить детей потому лишь, что я защищаю их. Многие зарятся на Малхейм, но, пока я у власти, ни один враг не сунется через границу княжества.

– Да, – сказал Аврелиан, – обеспечить покой государства может только сильная верховная власть. Но кто поручится за то, что твоя власть останется сильной и впредь?

Карен вскинула взгляд на епископа. Отлично, старик, то, что надо, Аврелиан!

– Слабость наших врагов – вот порука, – быстро ответил Флоллон, упредив князя. – Вильман и Юкунда, государства побережья и загорья – все воюют. Настоящий адский котел… и мы среди них, как скала в море. Ничто нас не минует, ни хорошее, ни плохое… – он почуял, что его речь начала сползать куда-то не туда и поспешил умолкнуть.

Торгерн ничего не сказал. Сидя к нему спиной, Карен не могла видеть его лица, но чувствовала, что последние слова прошли мимо его внимания. А это никуда не годилось. Не для того она сюда явилась. Пока она думала так, снова заговорил епископ. Он, видимо, понимал, что был черезчур резок, и продолжал более осторожно. Он вовсе не имел в виду усомниться в правах правителя, но забота о княжестве… сила благого примера…

Все это Торгерн слышал от него десятки раз. Однако сейчас ему мешала даже не привычка. Жизнь превратилась в дорогу, в темный узкий коридор, в конце которого ждет она. Он знал это, и вот он ее увидел. Даже больше – она сидит рядом с ним. Опустив глаза, он видел – не затылок ее и спину, нет, только закрывающие их волосы, которые она редко убирала в прическу, словно ей трудно было их стягивать. Второй плащ поверх плаща.

Карен прислушивалась. Хотя речь епископа по-прежнему двигалась в нужном направлении, в тщательно подбираемых словах ощущалась усталость.

«Теперь время вступить мне».

– Для укрепления власти нужны два условия, – негромко, но внятно проговорила она, – мир с соседними государствами и обеспечение наследования. А для достижения этого я вижу один выход. Правитель должен как можно скорее взять себе супругу. Благородное собрание понимает, кого я имею в виду. Я говорю о госпоже Линетте из Вильмана.