Карина Демина - Наират-2. Жизнь решает все Страница 23

Агбай благосклонно кивнул. Умен достаточно, чтобы не пятнаться золотом и камнями, разумно нагл и голоден до власти. Ну да кто её не желает? Вопрос лишь в умении откусить свой кусок и не подавиться им. А также не подпустить к добыче соперников.

Ели долго. Блюда менялись, вздыхала белая птица, изредка напоминая о том, что Лылах — мудрейший. И по-прежнему молчали соловьи и кенары. Приглядывались друг к другу, выжидая, люди. Наконец, когда сумерки пробрались в комнату, Лылах раскурил кальян и отослал всех слуг.

— Желаете глоток? Особая смесь, новая поставка от склан.

— Благодарю, не употребляю. Лучше чай.

Лылах наполнил пиалу Агбай-нойона и решился на новый заход:

— Об Агбай-нойоне много говорят.

Прикосновение руки к бороде, колыхание алых лент, обвивших запястье. Нужные слова должны быть произнесены… И Агбай не обманул ожидания, подхватил:

— Как и о том, что триумф его недолговечен. Что о нем забудут также легко, как и о победе тегина над склан. Или о мире, с ними заключенном.

— Стоит ли скорбеть о том, что еще не случилось? Возможно, что все будет совсем не так. Ведь бывает, что лист тонет, а камень плывет.

— Мудр-р-рейший, — птица просунула голову сквозь прутья, вытянула шею, пытаясь добраться до темной груды винограда. — Мудр-р-рейший Рырах. Осто-р-р-р-ожен.

Права птица, права. Осторожен. По речи как по льду, где каждое лишнее слово — трещиной. И Агбай-нойон понимает, а оттого не торопит и сам не торопится.

— Как здоровье вашей сестры? — Лылах вдохнул дым, прокатив сладковатое облако по языку. — И светлейшего князя Юыма?

— Всевидящий волей своей избавил их от бед и болезней, — ответил Агбай. — Но до меня доходили слухи, что не ко всем в Ханме он был столь милосерден.

— Опасные слухи, Агбай.

— Я велел за них пороть.

— И правильно. А то за некоторые слухи и без головы остаться недолго.

Дернулся гость, но не в страхе — слишком надеется на свои вахтаги, чтобы допустить мысль о том, что он может сгинуть в зинданах Ханмы. А ведь может. Капля яда, верные люди и… Одной головной болью меньше. И одной больше. А надобно наименее безболезненно, потому не стоит наскакивать лбом.

— Но нам нет дела до поротых и безголовых, — Лылах сам подал чашу с водой. — Нам есть дело до добрых друзей…

…или необычных союзников.

Агбай кончиками пальцев тронул воду и коснулся лица. Прозрачные капли на продубленной ветром коже, почти слезы, вот только плакать выпадет врагам Агбая.

— И как доброму другу, я желаю дать Агбай-нойону совет.

— Заранее благодарен.

Заранее… Обычно в подобных случаях рассчитывают как раз на благодарность именно по завершении. Но Лылах-шад давно и спокойно жертвовал и обычностью, и подобными благодарностями. Жертвовал, но не игнорировал.

— Может статься, что скоро наша возлюбленная каганари и светлейший князь Юым испытают надобность в поездке к морю.

Рот приоткрылся и закрылся. Правильно, Агбай, вопросы свои при себе оставь. Сейчас Лылах-шад не станет отвечать на них. Лылах-шад осторожен, он поможет советом и только советом, куда уж больше-то? Эти советы стоят дорого¸ оплачиваются в большинстве случаев на его условиях и далеко не всегда так, как первоначально полагает их получатель.

— Морской воздух полезен для здоровья.

А раздавленное Агбаем побережье, притихшее, покорное, безопаснее золотой Ханмы.

— Во дворце летом бывает жарко. И болезни случаются. Будет плохо, если ясноокой Уми вдруг случиться заболеть. И будет хорошо, просто замечательно, если брат её сам предложит поездку. И, разумеется, сопроводит и обеспечит безопасность. У него ведь хватит воинов, чтобы сердце наше было спокойно за светлейшую?

— Хватит, — тихо сказал Агбай.

— И еще — вы меня ознакомите с полным списком тех слов, которые разучила птица? Просто интересен ход ваших мыслей, а ждать и выцеживать их из пташки — нет времени.

— Разумеется. Список вам передут завтра утром.

Птица, отчаявшись дотянуться до винограда, сердито рявкнула:

— Мудр-рейший. Ры-рах. Хитер-р.

На этот раз шли кружным путем, который начинался под библиотекой. Широкие ступени, гладкие стены с выбитыми нишами и огарками свечей в них. Позади — жидкая нитка бус-огоньков провешивает пройденный путь. Вайхе вел сам. Сейчас, без окуляров, обряженный в коричневые, грубой ткани шаровары и такой же кемзал, он выглядел обыкновенным человеком. Почти обыкновенным: татуированные веки в сумраке гляделись мертвыми бельмами.

— Хватило бы и какого-нито помощника, — повторил в очередной раз тегин. — Не на поминки все-таки идем.

— Не дело, чтобы тегина лабиринтами железных демонов водил неопытный харусар. К тому же, дам слишком глупого проводника — будет он тебе по дороге ненужные вопросы задавать, дам слишком умного — ты ему. Уж лучше со мной.

Снаряжен хан-харус был изрядно: прочная конопляная веревка обвивала бедра, с пояса свисала киянка и бронзовая лапа, наподобие птичьей — такой удобно захватывать и выворачивать камни. На одном плече маленькая непонятная сумочка, на другом сумка побольше — с запасом еды и масла для лампы. Точно такие же были у Эльи и у тегина.

— Давненько же вы тут лазите, — проворчал Ырхыз, глядя на закаменевшие наплывы воска в нишах. — И всё — тишком да нишком. Как обычно.

— Шум вреден везде, кроме котла с еретиками. — Вайхе приподнял фонарь, освещая площадку, с которой расходились три ветки. — Кому следует — тот знает, а кому не надо, тому и не надо.

Тегин лишь хмыкнул.

— Эти места не любят, когда шумят. В них ли, о них ли. А люди здесь и без того легко теряются. Иногда сами. Иногда…

Железные демоны, подземные владыки, которые, как и любые хозяева, не больно жалуют незваных гостей. Жуть эта холодком поползла по хребту, тронула волосы, лизнула шрамы. Вайхе же, сунув фонарь тегину, принялся разматывать веревку. И когда он приказал пропустить ее в кольцо на поясе, желания возражать не возникло.

— Нам сюда, — из нескольких коридоров хан-харус выбрал самый неприметный, прикрытый каменным языком. Чтобы пройти в него, пришлось нагнуться.

— А почему нельзя было… — начал Ырхыз, но споткнулся, выругался и замолчал.

— Тот путь, мой тегин, заканчивается тупиком. Ну и не следует без нужды тревожить покой ушедших, они его заслужили.

Веревка на поясе то натягивалась, то провисала. Шлепали сапоги будто по мягкому, иногда и вовсе по воде. Стены подступали ближе, тянулись друг к другу, но не смыкались. А потом в одночасье вдруг расступились, а потолок поднялся. Коридор вывел в пещеру, которая отличается от прежних отсутствием саркофагов и целым полем бледной травы. Вайхе же снова отдал фонарь Ырхызу и извлек из сумки три шелковых платка, велев: