Кристофер Сташефф - Маг и кошка Страница 23

Тут все остальные так дружно завопили «нет», что Балкис в страхе отскочила подальше от отверстия крысиной норы. А Антоний не огорчился, и Балкис поняла, что ему не впервой слышать этот хор.

— Слушай, Антоний, ну когда же ты научишься не влезать без очереди?

Отец кивнул:

— Ты самый младший, и тебе положено петь последнюю строчку.

Балкис подумала: «А если бы они слагали шестистишия?» — но тут же поняла, что это невозможно, потому что сыновей всего пять. Антоний в этом смысле был обречен.

— Ты сможешь начать новый стих, когда закончишь последний из стансов — как всегда, — сурово проговорил отец.

Антоний вздохнул.

— Но последним стихом ничего нового не скажешь, — сказал он и поднял руку, дабы предупредить возражения. — Знаю, знаю — в старых песнях никогда нет ничего нового.

Балкис следила за лицом Антония. Было заметно, что в нем зреет дух противоречия, что он жаждет новых песен, но Антоний смирился.

— Начинай новый куплет, мой старший сын, — обратился отец к Барадуру.

Барадур пропел:

— Покинул тело злобный дух…

Братья продолжили куплет — друг за другом: за Барадуром — Кемаль, за Кемалем — Филипп, за Филиппом — Моти, за Моти — Антоний. Балкис ерзала около отверстия норки, понимая, что эта игра происходит зимними вечерами каждый день: семейство устраивается у огня и импровизирует в стихах на темы древних песен. Ее другу в этой игре отводилось последнее место, да и во всем прочем он тоже был последним. У любого из братьев имелся кто-то помладше, кем можно было покомандовать, а у Антония — никого, кроме разве что Балкис. Но ведь Антоний вовсе не пытался командовать ею. Похоже, он знал разницу между другом и слугой.

«Жаль, — думала Балкис, — что этой разницы не знают его отец и братья».

Песня звучала и звучала, и Балкис невольно заслушалась. Как только очередь доходила до Антония, он всегда был наготове с прекрасной звучной строкой, изысканной рифмой. Балкис начала догадываться, почему юноше так хотелось начать новую строфу или хотя бы вставить строчку в середине: поэзия была его стихией, строки сами приходили ему на ум, рвались наружу. Балкис даже невольно позавидовала ему. Да, она легко запоминала наизусть строки стихотворных заклинаний, но самой ей стихосложение давалось с трудом.

Свое искусство Антоний ярко показал в последней строфе, где он сам мог избрать ритмику, связать внутренние рифмы, упорядочить аллитерацию. Ничего подобного в предыдущих строфах не было и в помине. В итоге все сказание получило блестящее, звучное завершение, а братья все равно скривились.

— Ох, как красиво, Антоний!

— Не можешь, что ли, простого стишка сложить?

— Рустаму такие мудреные словечки уж точно не пришлись бы по душе!

— А чего еще ожидать от белоручки? — хихикнул Моти, а остальные дружно загоготали.

Антоний покраснел от смущения и обиды и сжал губы, чтобы с них не сорвались дерзкие слова. Он понурил плечи, краска сошла с его щек, и он обреченно вздохнул. И снова Балкис охватил гнев из-за того, что ее другом все так помыкали.

Она еле сдерживалась — так ей хотелось подойти к нему, попытаться его утешить. Она осторожно выглянула из норки, убедилась в том, что около этой стены лежит тень — так и было: крыса хорошо выбрала место, где прогрызть дыру. Балкис бесшумно покинула свое убежище. Ее сердечко часто билось от страха, но она все же прокралась вдоль стены, прячась за стульями и столом, и вот наконец ей осталось преодолеть последние несколько шагов, отделявших ее от табурета, на котором сидел Антоний. Балкис проворно пробежала к табурету, разместилась так, чтобы ее не видели остальные, и ласково потерлась о лодыжку юноши.

Она сразу почувствовала, как ее друг напрягся, — но понадеялась, что он не вскочит и не перевернет табурет, решив, что к нему подбежала крыса.

Но Антоний не ошибся: он слишком хорошо знал повадки животных. Он опустил руку — как бы небрежно, устало, но Балкис сразу поняла этот знак и потерлась головой о тыльную сторону его ладони. Антоний провел пальцами по ее шерстке, и кошка задрожала от удовольствия. Разные чувства владели ею. О да, она была заблудившейся, бродячей кошкой, которой так хотелось, чтобы кто-то ее обогрел и приласкал. А Антоний был ее другом, которому тоже была нужна ее поддержка и забота.

Но хотя… Если ему и была нужна поддержка, все равно он боялся за свою подружку. Когда один из братьев стал рассуждать о храбрости Рустама, решившегося выйти на бой с противником, намного превосходившим его силой, Антоний возразил:

— Может, так и было, Моти. Но могло быть и так, что отваги у Рустама было больше, чем разума. Будь он благоразумен, он бы сообразил ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ, ГДЕ БЫЛО БЕЗОПАСНО.

— Вот-вот, — осклабился Моти. — Ну чего еще ждать от сосунка?

А Барадур обратил внимание на то, как Антоний подчеркнул последние слова и нахмурился.

— Как-то ты это странно сказал, чистюля. Уж не затаил ли чего?

Его взгляд скользнул к руке Антония. Тот проворно положил руку на колено, но опоздал.

— Что ты там прячешь под табуреткой? — гаркнул старший брат, вскочил и подошел к Антонию, наклонился и заглянул под табурет.

Антоний повернулся и уязвленно проговорил:

— Как ты мог подумать, что я что-то прячу от тебя, братец?

— И точно, прячешь! — воскликнул Моти, присел на корточки, ухватил Балкис за загривок и вытащил из-под табуретки. При этом Балкис стукнулась головой о сиденье, и у нее поплыло перед глазами. Моти с победным воплем поднял ее.

Балкис пыталась вырваться, она попробовала царапнуть Моти, но тот, судя по всему, прежде мучил кошек. Он держал Балкис обеими руками, да так, что она не могла дотянуться когтями до его запястий.

— Гляньте, братцы! — кричал Моти. — Антоний себе дружка приволок!

Братья радостно вскричали и сбежались к Моти, чтобы начать новую, жестокую игру.

Глава 8

— Ты что же, подкармливал ее под столом? — грозно вопросил отец.

— Ой, гляньте! — возопил Моти. — Да это девка! Не дружок, а подружка! Подружка Антония!

— Антоний — кошачий угодник! — осклабился Кемаль — так, что его слова прозвучали двусмысленно.

— Отпусти ее, она будет ловить крыс! — вскричал Антоний. — Отпусти! — Он бросился к Моти, хотел забрать у него кошку, но тот отбежал и издевательски воскликнул:

— Хочешь взять ее? Ну тогда поймай!

И он перебросил кошку Барадару.

Балкис испуганно мяукнула, попробовала развернуться на лету, но Барадур ухватил ее за хвост. Жуткая боль сковала позвоночник кошки. Она взвизгнула, фыркнула, расставила в стороны передние лапы, выпустила когти. Барадур захохотал: