Сергей Булыга - Чужая корона Страница 23

— Каким?

— А ты посмотри мне в глаза!

Пан Глеб посмотрел. Глаза у господаря желтые-прежелтые, холодные-прехолодные, смотрят они пристально-пристально, веки змеиные его то поднимаются, то опускаются, то поднимаются, то опускаются, так и зовут к себе, так и зовут, так и сожрут сейчас, так…

Нет, не сожрал его Цмок — Янина тогда закричала:

— Нет! Нет!

И враз пропало колдовство. Пан Глеб головой встряхнул, дух перевел, пот со лба вытер и спрашивает:

— Так ты и есть Цмок?

— Да, — отвечает он. — Я Цмок. А это моя дочь. От той чужинской королевны.

Пан Глеб молчит. А что тут скажешь! И Янина молчит, глаза опустила. А Цмок (а это Цмок и был) говорит:

— Вот как оно все обернулось! Много сюда разных панов да хлопов приходило, но никто обратно не ушел, всех я сожрал. А тебя вот не смог. Такая, значит, у тебя судьба. Ну что ж, тогда пусть будет по-твоему. Отдаю я тебе пущу и Янину тебе отдаю, владей. Только смотри у меня! Ты мой порядок в пуще знаешь! Ну что, берешь?

Пан Глеб молчит. Смотрит на Янину, смотрит. Потом говорит:

— Беру!

На том и порешили. А порешили они так: вышли во двор, там пан Глеб землю поцеловал, а пан Цмок — пан, а кто же еще! — рукой махнул, с чистого неба слетела гремучая молния и в ту же землю ударила, на три сажени все вокруг высушила и пожгла. Вот так припечатала.

И стал пан Глеб жить в Цмоковом палаце с молодой женой Яниной и владеть всей пущей. Он строгий был! Деревья не давал рубить, канавы не давал копать, и гати чтоб никто не гатил, и чтоб мостов не мостил. А нет — тогда как перетянет кого Цмоковым кнутом, так из того сразу дух вон. Ох, не любили люди пана Глеба! Ох, говорили, Цмоков полесовщик! Пан Глеб на это отвечал:

— Не полесовщик я, а господарь. Я здешний князь. Здесь все мое. А ну, шапки долой!

И тех, кто шапок не снимал, он тоже бил кнутом, и тоже до смерти. Вот до чего был крут! А где было на него управу найти? Простые люди тогда про единого Бога еще не знали, а верили во все подряд, во всяких идолов да во всякую нечисть. Но разве нечисть против Цмока повернешь? Вот и терпели они пана Глеба.

А пан Глеб, тот терпел пана Цмока.

Цмок в палаце не жил. Там жили только молодые. А Цмок, он к ним только порой захаживал. Придет, поест да посидит, пан Глеб ему расскажет, как он пущу смотрит, Цмок головой согласно покивает, покивает и уйдет. А когда он теперь в следующий раз придет, неизвестно — то ли назавтра, а то ли через две недели. Да и зачем ему туда было приходить, кого-то слушать, когда ему и так все было ведомо! Пан Глеб, он же всегда куда ни пойдет, куда ни проедет, а всегда и везде чует, что Цмок с ним где-то рядом. Присматривает, значит, проверяет, хорошо ли его зять свою службу исполняет, в порядке ли пущу содержит.

А так все остальное было хорошо. Молодые жили душа в душу. Янина была работящая, спокойная, не крикливая. Ближе к зиме понесла.

А Цмок как по первому снегу ушел, так уже не появлялся. Залег где-то в своей потаенной берлоге и спал.

Зима в тот год была очень морозная и снежная, у пана Глеба забот сильно прибавилось. Он один уже не успевал и потому нанял себе помощников, первых наших восемь полесовщиков. А с каждого, кто в пущу приходил, стал брать дачи и подати. Ближе к весне стал

ездить не один, а с гайдуками. Вот так и стал он настоящим нашим князем.

Потом пришла весна, снега растаяли, княгиня родила князю дочку. Дочка была красивая, вся в мать. По случаю родин князь Глеб устроил пир. Были на нем все его гайдуки, все полесовщики, были их дети и жены, были даже — тогда в первый раз — паны от окольных людей, эти тоже были со своими гайдуками. Много было людей! Вот сели они все за стол, вот выпили раз, второй, третий — и вот уже и забыли, где это они сидят, потеряли всякий страх, зашумели, а после и запели. Потом князь Глеб стал говорить, что думает он в этом году увеличить подати и за дичину, и за птицу, и за все прочее, что люди из пущи несут. А люди, те окольные паны, стали с ним не соглашаться, стали они говорить, что пуща не его, не Глебова, что все вокруг — это Божья земля, Бог землю сотворил для всех…

И тут вдруг грянул гром, открывается дверь — и входит к ним сам Цмок! Одет он был, как это у него было заведено, очень просто, он и без сабли был, и даже без шапки. Но силу в нем сразу видно. Притихли сразу все, сразу узнали, кто это к ним вдруг пришел. А он только усмехнулся, после дунул — и сразу все огни погасли. Стало темно в палаце, как в могиле. И все молчат, как мертвецы. А он, пан Цмок, еще и говорит:

— Вот всем вам смерть!

И замолчал. И все они молчат. Тихо в палаце. Тихо-тихо! Ох, все тогда подумали, что вот она, действительно, их смерть пришла!

А Цмок вдруг рассмеялся, потом еще раз дунул — и снова все огни горят! Он говорит:

— А вот вам жизнь.

Но все молчат по-прежнему. А что! Перепугались все! Только дитя из колыски вдруг как закричит-закричит! Цмок тогда:

— А ты чего кричишь, немовля?

И подошел к ней, к своей внучке, над ней наклонился, говорит:

— Не кричи, не кричи. Чего тебе кричать? Как вырастешь, вся моя пуща твоей будет.

И эта будто поняла, о чем с ней говорят, замолчала, успокоилась. А пан Цмок к остальным повернулся, говорит:

— Слыхали?! Все будет ее. А пока что все это Глебово. Крепко мне это запомните! Ну а пока что гуляйте, гуляйте, Панове!

И вышел из палаца, хлопнул дверью. Свет снова погас. Долго они еще потом впотьмах сидели, не решались огонь разводить. После развела его Янина. А потом, как-то очень скоро, засобирались гости дорогие и разъехались. Цмок никого тогда не тронул.

И вообще, в те далекие давние годы Цмок редко кого жрал. Зато коней ему тогда водили часто. Говорили:

— Чего коней жалеть? Лишь бы он людей не жрал, из дрыгвы не вылезал.

И он и вправду с той весны почти что нигде и не показывался. Князь Глеб и тот его в тот год только раз несколько и видел. И то все это было в пуще, а в палац он вообще не заходил. Может, боялся внучку напугать? Кто его знает!

А потом и того больше: чем дальше годы шли, тем он все реже и реже человечье обличье принимал. В последний раз он человеком приходил, когда Янина умерла. Тогда вокруг его палаца был уже целый город, теперь это Глебск. А тогда был еще просто город, без названия. Люди видели Цмока в толпе, когда Янину выносили. А может, это был и не он, может, люди просто обознались.

А потом, на следующий год за княгиней, хоронили князя Глеба. А сыновей у князя не было, были только три дочери. Вот тогда люди и вспомнили, как старшей из них, Алене, Цмок всю пущу завещал. Стала она у нас княгиней. Но какая княгиня без князя? Но в то же время где его взять? Люди опять подумали, подумали и решили: а сделаем мы так, как Цмок нас научил. И сделали — стали ждать князя. Много тогда сюда разных женихов понаехало, а они среди них выбирали, выбирали — и выбрали мужа Алене. Вот так, согласно древнему простонародному сказанию, и появился у нас тот обычай, согласно которому верховная власть у нас не передается по наследству, а избирается. Вначале выбор каждого нашего нового князя во многом зависел от прихотей старшей дочери предыдущего князя, а потом выбор главы державы стал осуществляться только полномочными депутатами Высокого Сойма. И вот именно в таком виде этот древний обычай сохранился у нас и поныне. Хорошо это или плохо, решать не нам, а Истории.