Алексей Гравицкий - Калинов мост Страница 23

Олег стиснул рукоять и посмотрел на дерево.

После тренировки дядя Костя не отпустил его, как обычно, а поволок обратно на аллейку и усадил на лавочку. Шли молча. Да и на скамейке наставник молчания не нарушил. Сел и принялся разглядывать проходящих мимо людей.

— Зачем мы здесь? — не выдержал наконец Олег. — Что-то случилось?

— Случилось, — кивнул тот. — Тебе не кажется, что пора разобраться в выборе пути?

— То есть? — не понял Олег.

— Есть множество путей. Твой из них только один. Выбери его наконец. Или выбери чужой. Но бежать по двум дорогам одновременно нельзя. Я не говорил тебе об этом, но сейчас пора определиться.

Олег задумчиво покачал головой.

— Вы о тренировках?

— Я о пути, которым шел твой Ояма, или как его там звали. Ты приходишь с утра ко мне каждый день. Три дня в неделю ты по вечерам занимаешься еще и там. Должен тебе сказать, что в те дни, когда ты пытаешься идти двумя путями, ты не идешь ни одним. Результата нет, а если и есть, то отрицательный. Так нельзя.

Олег поглядел на наставника.

— Что мне делать?

— Самый глупый вопрос, который ты мог задать, — пожал плечами дядя Костя. — Принять решение. А решать можешь только ты.

Он сидел молча. Почему-то знал, что этот разговор рано или поздно случится. Но тема эта все равно застала врасплох. Как ни пытался подготовиться, а готов он к ней не был.

— Я могу подумать?

— Можешь. Но только сегодня. Долго думать здесь не о чем. Пока выбираешь путь, жизнь проходит. А кто знает, сколько ее осталось? Может, завтра умирать, а ты на распутье. Так что решай. И до завтра.

Дядя Костя поднялся с лавочки, хлопнул по плечу и быстро пошел прочь.

Он остался сидеть в мрачном раздумье. То, что путь, который предлагал тренер по кёкусинкай, не его, Олег принял для себя уже давно. Но выбор был не велик. А откуда знать, что путь, предложенный дядей Костей его, а не дяди Костин?

Из груди вырвался горестный вздох. Олег поймал себя на нем и устыдился. Чего причитать и вздыхать? Надо просто принять решение. Только как-то это… не просто.

В зал он вошел под конец тренировки. Переодеваться не стал, от традиционных приветствий воздержался. Дождался когда все закончится и подошел к тренеру. Учитель слушал внимательно. Морщил лоб и повторял после каждой Олеговой тирады «ага». Решение ученика его явно не радовало, но спорить не стал.

— Я не настаиваю, — сказал только. — Но подумай от чего и ради чего ты отказываешься.

— Уже подумал, — спокойно и уверенно ответил Олег.

Тренер кивнул. Вышли вместе. Тренер запер зал, поигрывая ключом пошел по коридору.

— А у нас соревнования скоро, — как бы между прочим заметил он. — У тебя хорошие шансы были.

— Я ведь не для соревнований, — грустно усмехнулся Олег.

Он вдруг с отчаянием понял, что все разговоры тренера о душе, о том, что путь кёкусинкай не просто единоборство, а определенная философия — лишь слова. Единственный, наверное, человек, который искал во всем этом духовности и внутреннего роста, а не спортивного интереса, был не тренер даже, а он сам.

От этого стало горько и радостно. Горько от осознания пропитавшей все и вся лжи. Лжи себе и другим. Радостно от понимания верно принятого решения.

— До свидания, — впервые без всяких каратистских «ос» попрощался Олег.

— Удачи тебе, — кивнул тренер.

Степку он дождался у входа. Тот выскочил растрепанный с мокрой после душа головой.

— Ты чего такой сегодня? Чего не пришел вовремя? Не здоров? — вопросы из друга полетели, как из пулемета.

— Нет, просто решил завязать с тренировками, — покачал головой Олег.

— Расскажешь?

— Почему нет? — Олег не спеша потопал по дорожке. — Я просто решил идти своим путем, а не чужим. Масутацу Ояма бесспорно велик, но вторым Оямой никто не станет. Так лучше быть просто Олегом.

— Понятно, — хмуро сообщил Степа. — Вижу, твои сорокалетние дружки хорошо тебе мозги промыли. С кем поведешься, так тебе и надо.

Степа остановился возле палатки.

— Может, по пиву?

Олег покачал головой.

— Не, Степк, извини. Мне бежать надо. Есть еще одно дельце, а завтра вставать рано. Как-нибудь в другой раз.

— У тебя уже полтора месяца все в другой раз, — расстроился Степа. — И каждый раз вставать рано. Ладно, черт с тобой. Делай как знаешь.

Степа развернулся и не прощаясь быстро пошел прочь. Олег смотрел ему в спину. Обиделся дружок. Ничего, потом как-нибудь он ему все объяснит, и Степан все поймет. Друг же он, значит должен понять.

Домой Олег вернулся радостный. Не смотря на то, что Степа обиделся, пришло озарение. Он сдвинулся с мертвой точки. Теперь знает куда идти. Дальше все будет лучше, легче, проще и понятнее. Чувство распирало, им необходимо было с кем-то поделиться, и Олег набрал заветный номер.

Люда долго не подходила, потом в трубке щелкнуло. На заднем плане возникла какая-то возня, сопение.

— Алло!

Не ответили. Он не услышал, скорее почувствовал как из трубки рвется тяжелое в такт дыхание. Мужское и женское. А за этим дыханием едва сдерживаемые стоны. Кровь прилила к голове. В висках застучало барабанной дробью. В груди что-то взорвалось, словно плеснули раскаленным железом.

В трубке коротко гудело оборванной линией. Говорил там кто-то что-то или ее просто повесили? Олег не мог этого сказать. В голове было непонимание и какая-то беззащитная детская обида. В груди боль. Удар был резкий, неожиданный. Не вовремя и в цель.

Он грохнулся на диван, включил телевизор, попытался думать о чем-то другом, но не выходило. Мысли были мрачные и возвращались, возвращались, возвращались к тому же.

В голове прозвучал голос дяди Кости: «Это твое право, твоя правда, но тогда готовься умереть».

Олег уткнулся лицом в подушку. Захотелось плакать, но слез не было и плача не получалось. «Готовься умереть» — звучало в голове.

Он накрылся с головой пледом и долго-долго лежал так наедине со своим безумием. И в этом безумии чьи-то чужие черные ручищи хватали его женщину, мяли, лапали, тянули в постель. Не просто женщину, его любовь. Ту девчонку, которая строила домик на песке и смотрела грустными глазами в его душу словно бы из чужой жизни. А она почему-то не противилась. Ей было весело. Она играла с этим. Он чисто любил, для него это было немыслимо. А она воспринимала эти черные лапы как что-то само собой разумеющееся.

Зазвонил телефон. Он вылез из-под одеяла. Кругом сгустилась темнота. Мертвой рукой поднял трубку, нажал «прием».

— Да.

— Это я, — бодро отозвалась она. — Ты звонил?

— С кем ты там?