Питер Бигл - Последний единорог Страница 23

Дринн положил руки ладонями кверху.

— Я прогнал кошек, — ответил он, — и в одиночестве отправился домой. — Лицо Молли стало белым как туман. Дринн слегка поежился. — Я понимаю, когда рождается герой… — продолжал он. — Знамения, предзнаменования, змеи в детской… Если бы не кошки, я, наверно, попытался бы позаботиться о ребенке, но они сделали все таким ясным, как в мифах. Что я должен был делать, — все понимая, приютить гибель Хагсгейта? — Губа его дрогнула, будто в нее вонзился крючок. — Как часто бывает, я ошибся, но к лучшему. Когда на рассвете я вернулся, ребенок исчез. — Шмендрик чертил что-то пальцем в лужице вина и, возможно, ничего не слышал. Дринн продолжал: — Естественно, ребенка с рыночной площади никто никогда не признал своим. Обыскав все дома от подвала до голубятни, мы так и не нашли его. Я мог подумать, что ребенка унесли волки или что мне все это приснилось, и кошки тоже, но именно на следующий день в город въехал герольд Короля Хаггарда, приказавший нам возрадоваться. После тридцати лет ожидания король наконец обрел сына. — Дринн отвернулся, чтобы не видеть лица Молли. — Совершенно случайно наш найденыш оказался мальчишкой.

Шмендрик лизнул кончик пальца и поднял глаза.

— Лир, — сказал он задумчиво. — Принц Лир. Но нельзя ли было как-нибудь иначе объяснить его появление?

— Едва ли, — фыркнул Дринн. — Женщине, согласной выйти замуж за Хаггарда, отказал бы сам Хаггард. Он сочинил сказку, будто мальчишка — его племянник, которого он благородно усыновил после смерти родителей. Но у Хаггарда нет ни родственников, ни семьи. Некоторые говорят, что его породили осенние тучи, ну, как Венеру — море. Никто не отдал бы Хаггарду ребенка на воспитание.

Волшебник спокойно наполнил свой бокал и предложил Дринну — тот отказался.

— Ну, одного он, на свое счастье, достал. Но как он мог наткнуться на вашего кошачьего детеныша?

— По ночам он ходит по Хагсгейту, не часто, но ходит. Многие из нас видели его: высокий, серый, как выброшенный морем ствол, в одиночестве крадется он под железной луной, подбирая потерянные монетки, разбитые тарелки, ложки, камни, носовые платки, кольца, раздавленные яблоки, все что угодно, без разбора. Это Хаггард подобрал ребенка. Я уверен в этом, так же, как я уверен в том, что Принц Лир и есть тот, кто обрушит башни и потопит Хагсгейт вместе с Хаггардом.

— Надеюсь, что это так, — вмешалась Молли. — Надеюсь, что Принц Лир — это тот ребенок, которого вы оставили умирать, надеюсь, что он потопит город, надеюсь, что рыбы обгложут вас как кукурузные початки…

Слушатели начали шипеть как угли, кое-кто уже вскочил, и Шмендрик под столом изо всех сил пнул Молли ногой. Он снова спросил:

— Что вы хотите от меня?

— Полагаю, вы направляетесь в замок Хаггарда.

Шмендрик кивнул.

— Ах, — сказал Дринн. — Разумному волшебнику так просто подружиться с полным энергии и любопытства Принцем Лиром. Умный волшебник, конечно, знает все старые рецепты: порошки, настойки, экстракты, лекарства, яды, мази. Умный волшебник, заметь я говорю «умный», не более, так значит, умный волшебник в соответствующих условиях… — Остальное осталось недосказанным, но тем не менее вполне ясным.

— И это за обед? — Шмендрик вскочил, опрокинув стул. Прерывисто дыша, он обеими руками оперся на стол. — Что же это — нынешняя цена? Обед за жизнь Принца? Тебе это обойдется дороже, дружище Дринн. За такую цену я не стал бы даже чистить трубу.

— Что ты говоришь! — вскрикнула Молли Отрава и схватила его за руку. Волшебник оттолкнул ее и незаметно подмигнул.

Дринн откинулся назад и улыбнулся:

— Я никогда не торгуюсь с профессионалами, — сказал он. — Двадцать пять золотых.

Они торговались около получаса, Шмендрик требовал сотню золотых, Дринн не соглашался более чем за сорок. Наконец они согласились на семидесяти, половина вперед, половина — после успешного завершения дела. Дринн прямо на месте отсчитал деньги из кожаного кошеля, прикрепленного к поясу.

— Вы, конечно, проведете ночь в Хагсгейте, — сказал он. — Я сам был бы рад устроить вас…

Но волшебник покачал головой.

— Не думаю. Мы направимся к замку, раз уж мы так близко. Скорей туда, скорей обратно, а? — и он ухмыльнулся, как опытный заговорщик.

— Замок Хаггарда всегда опасен, — предупредил Дринн. — Но больше всего он опасен ночью.

— То же самое говорят о Хагсгейте, — ответил Шмендрик. — Не следует верить всему, что слышишь, Дринн. — Он направился к дверям гостиницы, Молли последовала за ним. Там он обернулся и одарил улыбкой сгорбившихся в своих нарядах хагсгейтцев. — Я бы хотел добавить на прощанье, — сказал он, — что самое профессиональное из когда-либо проскрипевших и прогромыхавших проклятий не властно над тем, кто чист сердцем. Спокойной ночи.

Ночь лежала на улице, холодная, как кобра, усеянная чешуей звезд. Луны не было. Шмендрик храбро вышагивал, тихо посмеиваясь и позванивая золотыми монетами. Не глядя на Молли, он произнес:

— Щенки. Поверить, что волшебник охотно замарается в крови. Ну, если бы они хотели, чтобы я снял проклятье, я мог бы сделать это не более, чем за обед, просто за стакан вина, наконец.

— Я рада, что ты этого не сделал, — свирепо сказала Молли. — Они заслужили свою судьбу, они заслуживают и большего. Оставить ребенка на снегу…

— Ну, иначе он никогда не стал бы Принцем. Ты когда-нибудь раньше бывала в сказке? — Голос волшебника был пьяным и добрым, и глаза его светились, как только что полученные монеты. — Герой должен выполнять пророчество, а злодей — ему мешать, впрочем, в прозе чаще торжествует последний. И герой должен быть особенным с момента рождения, иначе он не настоящий герой. Очень рад узнать это о Принце Лире. Я как раз ожидал, что в нашей сказке вот-вот обнаружится герой.

Внезапно впереди них, как на небе возникает звезда, как из тумана появляется парус, появился единорог.

— Если герой — Лир, то кто же она? — спросила Молли.

— Тут другое. Хаггард, и Лир, и Дринн, и я, и ты — все мы в сказке, и сказка несет нас. Но она настоящая. Она настоящая. — Шмендрик зевнул, икнул и поежился одновременно. — Поспешим, — сказал он. — Возможно, нам следовало переночевать там, но старый Дринн действует мне на нервы. Похоже, я провел его, но все-таки…

Молли брела, порой засыпая на ходу, и ей казалось, что Хагсгейт тянется за ними троими, как лапа обхватывает их, мягко отбрасывает вбок и назад, и они все кружат и кружат по собственным следам. Прошло столетие, прежде чем они достигли последнего дома на городской окраине, еще пятьдесят лет они брели по сырым полям, виноградникам, раскидистым садам. Молли снилось, что с вершин деревьев на них плотоядно взирают овцы и холодные коровы сталкивают их с извилистой тропинки. Но Она огоньком плыла впереди, и Молли, то ли во сне, то ли наяву, брела следом.