Татьяна Мудрая - Мириад островов. Строптивицы Страница 23

— Опусти голову. Смотри. Больно было? Страшно?

— Я думал, такое получается от твоего взгляда, а не на самом деле.

— Что — боль, страх или отключка?

Оба рассмеялись.

— Ты можешь мне верить.

Резко выдернул иглу, бросил в широкий сосуд с водой:

— Чтобы не теряла закалки.

Убрал назад, достал тряпицу, смочил жидкостью из флакона:

— Приложи. Вот от такого будет и в самом деле противно. Терпи, это чтобы зараза не прикинулась. Рана глубокая, сквозная.

— Щиплет, но ничего. Вынимать дальше?

— Конечно.

— Клещи?

— Щипцы с клювами. Это у тебя по аналогии получилось.

— Клювы тоже приходится на спирту калить?

— Нет. Не сейчас. Протягивайся на покрышке, я привяжу, чтобы себе не навредил. Что ткань светлая — не беда, кровь — не грязь, особенно твоя.

…Частое, прерывистое дыхание. Тихие, едва сдерживаемые стоны.

Я больше не смотрю.

Ну да, я бесстыден. Мне свойственны нездоровые фантазии, которые вспухают в мозгу, словно внутренний чирей. Я Фома неверующий — мне так и хочется запустить палец в чужие раны. И всё чудится, что этих двоих с самого начала соединили и продолжают соединять не одна боль и не одно претерпевание. Даже когда один из них возвышает скорбный голос…

Только это очень далеко от плотского соития.

Тогда я в самом деле ушёл из каморы, и уносить жертву в её спальню пришлось одному Фальберу. Вместе со всем палаческим инструментарием. Судя по всему, морянин облил-таки вином плакучую иву — что явно входило в обоюдный замысел. Чепец был сдёрнут, коса жёстко укручена сыромятью, ареолы взбухли и почернели, до паха не дотронешься — сплошные кровоподтёки, по всей спине и ягодицам следы от розог и приторно-едкого жира. Раздвижную дулю экзекутор тоже испробовал.

— Фальберу приходится срамить ею прелюбодеиц и мужеложцев, — тихо пояснил Коль. — Тех, кому этим заменяют огонь. А их ему жаль. Он говорит, что если уж позора не избежать, то уж хотя бы пусть бед поменьше испытают.

Ну, разумеется. Вот только его подопытный зверёк после экзекуции аж половину декады мочится и ходит кровью, а мэс Лебон только и делает, что возится с травяными клистирами и серебряной трубкой для прочистки тайного уда. Я даже подумывал затребовать лишнего за причинённые нам хлопоты, но Фаль ведь предусмотрительно удвоил ставку. И оставил подробные рекомендации, какой целебный раствор в какую дырку вливать.

Поправлялся наш король Коль тем не менее прытко, а чувствовал себя куда менее изнурённым обстоятельствами, чем прочие наши всадники и лошадки. Те, кто практиковал изысканный разврат на грани риска. Поэтому я больше не вмешивался в их с мейстом совместные игрища: провожал Фаля и замыкал дверь снаружи, чтоб никто даже стукнуть не смел, не то чтобы вмешаться. Толстый слой дубовой пробки на стенах там давно имелся, так что на понимание окружающих вполне можно было рассчитывать.

Главная причина моей снисходительности была — неумолимое время. Мы трое отлично понимали, что всему приходит конец, в данном случае — конец весьма скорый. Фальберг скоро испробует на своей милой игрушке всё, что ему требуется. Он, пожалуй, уже перешёл грань необходимого, ибо не умение он оттачивает на плоти и душе Колумбана — оно и так виртуозно, — а некую извращённую отвагу. Теперь недалеко и до вступления в гильдию. А палач в законе — персонаж солидный, в перспективе женатый и обросший детишками, ему не следует путаться в чьих бы то ни было сомнительных чувствах.

Теперь перейдём к изложению сопутствующих обстоятельств, иначе нашему повествованию не продвинуться.

Ни мои клиенты, ни, тем более услужающие им девицы ребятишек не хотят. Соблюсти такое несложно: краски у морянок появляются раза четыре в год, ни с луной, ни с приливами не связаны, от чего именовать их регулами, месячными или как-нибудь похоже не имеет смысла. В охоту мои подопечные приходят, соответственно, тоже четыре раза в году. И так же мало связаны со временем. Контролировать эти дела со стороны невозможно, узнать о них легко, потому что течные особи сразу натирают себя жуткой смесью гвоздики, кардамона и мускатного ореха и в результате благоухают как лавочка дрянных колониальных товаров. И захочешь, так не подступишься.

А вот если они этим пренебрегают, от них исходит совершенно иной аромат. Натуральный. Причём попадающий мимо ноздрей в яички или там предстательную железу, точно не скажу, и творящий там Иблис ведает что.

Говорите, необоняемых запахов не бывает? Но от учёных я доподлинно слыхал, что есть незримые лучи, дотла опаляющие кожу, и неслышные звуки, способные обрушить кирпичную стену и измельчить камень в мелкую крошку. Как его — инфра и ультра.

Некая подробность, с которой уже свыклись вертдомцы, имеющие дело с морянами, имеет шанс куда больше вдарить по мозгам, чем вышесказанное. Поскольку женские и мужские гонады примерно одинаковы видом и качеством, у самцов тоже случается нерегулярная течка, хотя кровей вообще нет: они куда в большей степени звери, чем их altera pars, лучшая половинка. И гораздо менее поддаются одомашниванию.

В свои критические дни мужчина ба-нэсхин вполне может понести: от жены, друга, такого же морянина и крайне редко — землянца. Немудрено, что в определении пола новокрещенов старинные монахи полагались на авось.

Сей удивительный механизм спасает Народ Соли от вырождения и истребления. Только для его запуска и чтобы в дальнем плод укоренился, потребны некие крайние, экстремальные условия. Вроде пограничной стычки или неурожая морской капусты.

Я знал всё это — хотя вроде как страницу из опостылевшего школьного учебника. Потому что из меня сама жизнь выкорчевала и простату, и яйца, и вообще всю самцовую начинку. Ещё на школьном этапе: мы ведь там не одни показательные поединки устраивали. На могилах режутся почти что взаправду — горячую кровь матери-земле в дар приносят.

Ну и нюх мне, натурально, отказал, иначе бы я заподозрил неладное, когда увидел, как от Коля все наши «аристо» прям шарахаются. У них ведь получился заскок на моральной почве: если уж изволил вляпаться в какую ба-инхсани, так на всю оставшуюся и — в наши интересные времена — такую короткую жизнь останешься вегетарианцем.

Что из всего этого получилось дальше, я узнал с чужих слов и отчасти увидел своими бедными глазами. Возможно, мал-мала присочинил. Составил мозаику из брошенных мне осколков.

Наш личный мейстер явился в последний раз. Нет, сам он, пожалуй, думал, что в предпоследний, — я тоже считал и пересчитывал золото.