Война чудовищ - Афанасьев Роман Сергеевич Страница 24

– Эй, – сказал Рон, – убери руки... Мать!

Он оттолкнул Сигмона и начал быстро рыться в мешке. На самом дне нашлась небольшая склянка из темного, почти черного стекла с широким горлышком и плотной кожаной крышкой.

– Образцы? – с надеждой спросил алхимик, оборачиваясь к тану. – Да?

Сигмон выхватил склянку из его рук, открыл крышку и с большим наслаждением выплюнул, наконец, палец Старшего вампира.

– Да, – хмуро сказал Сигмон и смачно харкнул на пол. – Образцы. Теперь доволен?

– Ага, – сдавленно откликнулся алхимик и тут же сблевал себе под ноги.

Сигмон закупорил склянку, немного подождал, а потом сунул в руки едва опомнившемуся Рону. Дрожащими руками тот запрятал ее поглубже в мешок.

– Теперь, – сказал тан, сплюнув еще раз, – нам здесь больше нечего делать. Уходим?

Алхимик сдавленно булькнул. Сигмон счел это знаком согласия и распахнул дверь. В лицо друзьям плеснули солнечные лучи, и тан недовольно прищурился – до темноты оставалось не так много времени.

– Найти коней, запастись едой, выбрать дорогу, – сказал он. – Все как раньше, да, Рон?

Алхимик вытер губы рукавом и кивнул.

– Ага, – сказал он. – И все так же – кровища ручьем. Сигги, я уже говорил, что безумно рад тебя видеть?

– Да, – отозвался тан. – Говорил. Я тоже рад тебя видеть, Рон.

И он улыбнулся – впервые за этот безумный день.

Птицы тревожно переступали с ноги на ногу, били крыльями, но не улетали, хоть человеческая фигура с раскинутыми в стороны руками оказалась не слишком удобным насестом. Птиц тянуло к ней так сильно, что они готовы были драться за свободное место. А человек все не шевелился. Он стоял неподвижно, словно статуя, и только сиплое дыхание говорило о том, что он жив.

– Еще, – прошептал Эрмин, не открывая глаз. – Я не вижу.

Мелкие пичуги бросились врассыпную, покинув странный насест. На освободившееся место серыми стрелами упали голуби, что вились рядом. Места всем не хватило, и сизокрылый ком забил крыльями, пытаясь удержаться в воздухе.

Граф вздрогнул, словно его пронзила молния, и взмахнул руками. Птицы сорвались с его тела пернатым потоком и закружились над башней замка. Эрмин покачнулся, отчаянно замахал руками. И не удержался.

Он упал на черепичную крышу, перевалился через край, но в последний миг успел вцепиться пальцами в обожженную глину. Эрмин завис над двором замка, отчаянно болтая ногами, а его легкое тело колыхалось от дуновения ветра. Но держался он крепко – руки графа без труда справлялись и с более тяжелым грузом, чем собственное тело.

Убедившись, что черепица выдержала, он опустил голову и взглянул вниз. Под ногами раскинулся двор замка. На миг ему показалось, что он летит, и сердце тревожно сжалось. Летать. Он был сделан магами для того, чтобы парить в воздухе, но ему так и не удалось взлететь. Ни разу. Ведь он, измененный королевскими магами, так и остался незавершенным опытом.

Пришла шальная мысль: разжать пальцы и воспарить над городом подобно крылатым братьям. Быть может, на этот раз все получится, и он поднимется вверх, а не скатится на траву парка по ветвям королевских тополей?

Эрмин помотал головой. Нет. Не сейчас. У него есть дело. Он не способен подвести Геора. Король надеется на него, своего верного друга и советника. И он не может подвести последнего из детей Фаомара, который еще не знает о том, что ему понадобится помощь. Он не может поступить так с единственным человеком на земле, который может понять его – такого же измененного, ставшего чудовищем, но оставшегося при том человеком.

Граф согнул руки и с легкостью бросил себя на крышу башни. Поднялся на колени, отряхнул одежду и оглянулся.

Под ногами лежал город Рив, раскинувшийся на двух берегах реки, давшей название и городу и стране. Отсюда было прекрасно видно, что столица вытянулась вдоль небольшой речушки, как змея, решившая погреться на солнышке. И еще Эрмину были видны восточные равнины и северные горы, и темная дымка западных лесов. Открытые просторы манили к себе, звали в полет, обещая радость и наслажденье. И от этого чуда Эрмина отделял всего лишь один шаг. Один.

– Не сейчас, – тихо сказал граф и отвернулся.

На тракт они выбрались вечером, когда солнце уже цепляло нижним краем самые высокие деревья. Слишком много времени ушло на сборы. Сначала пришлось запастись едой: без тени сомненья друзья разорили запасы первой попавшейся таверны. Брали только то, что не испортилось за три дня и пригодилось бы в дальней дороге: хлеб, сыр, копченое мясо, воду. Потом, набив хорошенько заплечные мешки, найденные тут же, на кухне, отправились на поиски оружия. Дубинка Сигмона и драгоценный кинжал остались в ратуше, среди упырей, и тан не собирался за ними возвращаться. Рон припомнил, что и эльфийский меч Сигмона остался в развалинах имения, и разразился длинной речью. Вся она свелась к тому, что Сигмону на роду написано оставлять оружие на поле боя.

Тан, услышав слово «судьба», лишь пожал плечами. В судьбу он не верил и не желал признавать, что все в этом мире предопределено. Он предпочитал думать, что сам решает, в какую сторону пойти и что сделать. В конце концов, он же не опустил руки, когда понял, что превращается в настоящее чудовище. Он не сдался – боролся до последнего, искал выход, прислушивался к собственной совести... и остался человеком. А потом, чуть позже, он отказался от волшебного меча и от пути воина, хотя вместе с клинком он мог стать величайшим воителем и пробить себе дорогу в жизни – сталью и огнем. Но он нашел в себе силы миновать этот поворот и остаться просто Сигмоном Ла Тойя, бывшим курьером второго пехотного полка. Ему все удалось, и потому тан считал, что сам творит свою судьбу.

Рон возражал, но Сигмон напомнил ему, что, как бы ни сложилась судьба, сейчас они остались с пустыми руками, и у них теперь только один нож на двоих. Алхимик со вздохом согласился оставить разговор о судьбе до лучших времен, и они отправились искать оружие.

Оно нашлось быстро – у городских ворот стояла пустая караулка стражников, покинутая в страшной спешке. В ней осталось и оружие и припасы. Не так чтобы много, но друзьям больше было и не нужно.

Сигмон со вздохом выудил из груды праха обычный полуторный меч стражника и прицепил к поясу. Когда-то он дал себе слово, что больше не будет носить клинок. Тогда, давным-давно, он верил, что будет жить тихо, как самый обычный человек, и будет проводить дни, гуляя в лесу и любуясь озером. Но тогда он верил, что вампиры – обычный народ, окутанный древними легендами, и что среди них, как и среди людей, встречаются хорошие и плохие. Но это было давно. Времена изменились. Теперь перед Сигмоном вновь легла дорога, полная опасностей. И рисковать жизнью из-за старого обещания самому себе было просто глупо. О таких клятвах хорошо читать в древних легендах, восхищаясь благородством героев, а бродить по дорогам, кишащим грабителями и упырями, лучше с мечом.

Алхимик вооружился двумя длинными кинжалами. Тан не видел его в деле, но Рон выглядел крепким парнем, способным постоять за себя.

Раздобыв оружие, алхимик сразу повеселел и вновь вернулся к разговору о судьбе – к отчаянью Сигмона, отвыкшего от болтовни друга. Ронэлорэн верил: то, что должно случиться – случится обязательно. Он верил древним предсказаниям и легендам. Слухам и сказкам. И даже пытался рассказать кое-что, но Сигмон с досадой отмахнулся от пустых разговоров. Сейчас перед ними стояла более важная задача – выбраться из мертвого города.

За три страшных дня из города сбежали все животные, не выдержав соседства с изменившимися хозяевами. Те, что остались на привязи, умерли или умирали от жажды. Поэтому тан не рассчитывал найти здесь лошадь для Рона. Он решил, что они вдвоем поедут на Вороне – жеребец сильный и спокойно вынесет двоих. Но им повезло. В запертой конюшне рядом с одним из богатых домов они нашли молоденькую кобылку. В яслях у нее оставалось еще много сена, а рядом стояла полная до краев поилка. Кобылка была полна сил, но очень напугана. Рон, всегда ладивший с животными, мигом ее успокоил. Когда он вывел ее из конюшни и дал понять, что собирается ее оседлать и выехать из города, Сигмону показалось, что кобылка с облегчением вздохнула. Алхимик сразу дал ей имя Звездочка – в память о той, что когда-то купил ему Сигмон.