Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф Страница 24

Куно зябко передернул плечами.

– По мне так гуманнее просто повесить.

– Да, – согласился я, – но дело не в этом короле воров. Суть наказания в предотвращении других преступлений. А лучший в стране вор с перебитыми коленями на виду у горожан – хороший пример для других, чтоб жить по закону. Такими добродетельными становятся, когда мимо такого орла ходят!

– И с облегчением вздыхают, – сказал Куно, – что у них ноги пока еще целые.

Я благочестиво перекрестился.

– И все без пролития крови. Как хорошо жить в ладу с совестью и церковными предписаниями!

Он застыл на целую минуту с открытым ртом, потом пролепетал:

– Да… в ладу с совестью… Очень любопытно…

– Готовь юристов, – напомнил я. – Предстоит еще одна война, уже канцелярско-дипломатическая…

Зайчик уловил мое нетерпение и понесся в сторону окраины, где много свободного места под застройки. Мы проехали через улицу, сплошь заставленную с двух сторон лавками с диковинными ювелирными украшениями, настолько разнообразными, что даже у меня, равнодушного к таким вещам, разбежались глаза от удивления: ну и фантазия у людей, вот бы ее на благие дела…

Впереди последние дома, дальше город обрывается, земля утоптана под многочисленные дороги, даже трава вбита в землю, а сады и пашни начинаются за полмили, не ближе. На окраине, где места вдоволь, народ складывает кучу хвороста поверх вязанок дров, а на невысоком грубо сколоченном помосте высится столб, к которому уже привязали человека.

Глава 11

Сердце мое сжалось, совсем недавно вот так же и меня, но здесь другое дело. Капризы имеет право являть только майордом, а вообще сжигание на кострах практикует только наша миролюбивая церковь, чтоб не проливать крови, как и сказано в Священном Писании.

Народ собрался оживленный и довольный, как-никак зрелище, казнь всегда собирает людей больше, чем самые лучшие актеры или певцы, танцоры, музыканты. Еще интереснее, когда рубят головы или четвертуют, тогда палач берет отрубленную голову и поднимает повыше на обозрение орущей от восторга толпе. Еще и ходит по помосту и показывает на все четыре стороны, чтоб все получили удовольствие. Еще интереснее, когда четвертуют, тогда демонстрирует каждую отрубленную конечность.

Я спросил одного очень деловитого и хозяйственного, что все укладывал хворост покрасивее, взбегал на помост и поправлял заботливо изорванную и в темных пятнах рубаху приговоренного:

– За что его?

– За богохульство, ваша светлость, – ответил он приподнято.

– Кто приговорил?

– Отец Ведерий. А отцы Лампадий и Велевий поставили подписи, что согласны.

– Благое дело, – согласился я. – Плесень надо выжигать пламенем нашего праведного гнева.

– Истинные слова, ваша светлость! – воскликнул он радостно.

Я подъехал к помосту вплотную.

– Эй ты! Зачем хулил веру Христа? Чем тебе плоха святая церковь?

Он медленно повернул в мою сторону голову, лицо в кровоподтеках, левый глаз заплыл так, что там одна сплошная опухоль, а губы как вареники.

– Я не хулил… – проговорил он с трудом.

Я нахмурился.

– Хочешь сказать, что трое священников тебя просто так на костер? Потому что ты у кого-то из них козу увел?

Он произнес хрипло:

– Я говорил везде, что наша земля вовсе не на слонах или китах… Это большой шар… а звезды совсем не серебряные гвоздики в хрустальном небосводе…

Внутри меня оборвалось, даже дыхание пресеклось. Я тупо смотрел на этого дурака, ну что за идиот, как такое можно говорить простому народу, для них земля всегда останется плоской! Всегда, при любой степени технического прогресса.

Он скользнул по мне мутным взглядом, голова повисла на грудь. Я повернулся в седле. Народ теперь опасливо смотрел больше на меня, чем на еретика, его время настанет чуть позже, когда подожгут хворост, а таких вот огромных мужчин на огромных конях увидишь не часто. Можно будет побахвалиться, что совсем рядом видели могучего майордома, завоевавшего королевство…

– Где отец Ведерий? – спросил я требовательно.

Мне торопливо указали на спешащего от ближайших домов священника. Маленький, худой, изморенный постами или свалившийся работой, бледный и запыхавшийся, он сам вызывал сочувствие и жалость, но я подавил чувство сострадания и спросил надменно:

– Отец Ведерий?

Он торопливо поклонился.

– К вашим услугам, ваша милость!

Я спросил с укором:

– Что же вы, святой отец, не присутствуете на казни? Святая церковь велит, чтобы вы ловили последнее дыхание осужденного и могли дать ему отпущение грехов, если он возжелает покаяться в смертных грехах!

Он снова поклонился, застенчивый и от кончиков ушей и до пяток стоптанных башмаков виноватый:

– Присутствую, ваша милость! Но не мог оставить тяжелобольных. Мы и лекари, увы, а еще сам принимал роды… куда-то повитухи исчезли.

– Знаю, – сказал я, – работы много. Сейчас через Тоннель идет помощь. Монастыри из Фоссано и Армландии направили несколько сотен священников, миссионеров и монахов. Будет легче. А пока держитесь… Этого за что?

– Хулил Господа, – ответил он строго. – Говорил, что Земля круглая, звезды такие же острова земли, плавающие в волнах эфира, и всему этому миллионы лет, а не восемь тысяч лет от сотворения мира, как сказано в Писании… и что Господь не мог сотворить за семь дней мироздание…

– Дурак, – сказал я. – Это просто дурак, а не хулитель. Он просто не разумеет, что день Господа может быть равен миллионам наших лет. Но похвально, что доискивается тайн мироздания, а не просиживает в таверне, пропивая последние деньги и продавая из дома утварь. Господу угодны такие люди!.. Потому я прошу освободить его от оков и сожжения.

Священник вскрикнул:

– Но… еще двое священников проверили показания и подписали приговор!

Я отмахнулся.

– Такие же заморенные работой, у которых десять дел вместо одного. Подписали, не особенно вникая, в чем обвиняют. Я переговорю с великим инквизитором, да вы и сами можете обратиться к отцу Дитриху. Мы с ним все важнейшие вопросы решаем вместе. Светская и духовная власть идут вместе, так сказать, пусть враги наши видят! Еще и Храм Христа Спасителя построим, чтоб единение церкви и власти было зримо и весомо, как водопровод, построенный еще рабами Рима… И мы с отцом Дитрихом помним слова Господа нашего, что чернила мудреца так же драгоценны для него, как и кровь мученика!..

Я постарался сделать свой голос могучим и гремящим, подпускал в него нотки мстительной обрекаемости, мол, кто осмелится идти против самого Господа, сейчас вот через меня говорит сам Бог, я цитирую его слова дословно! Правда, это сказал Аллах Мухаммаду, но по большому счету какая разница, источник у Корана и Ветхого Завета один.