Анатолий Дроздов - Золотые апостолы Страница 24

— Конечно, Аким у нас, как всегда, голодный! — воскликнула Рита. — Да ну вас! — она махнула рукой и подбежала к Виталию. Тот тут же вскочил с места, как оловянный солдатик, и они закружились по двору.

Меня усадили за стол, и Дуня навалила мне полное блюдо жареной домашней колбасой, картошкой, капустным салатом и еще какой-то снедью. Я поглощал это, почти не разжевывая, — медовуха деда Трипуза вдобавок ко всему пробуждала зверский аппетит. Дуня, присев напротив, опершись подбородком на кулачки, смотрела на меня сияющими глазами.

— Это она сама полдня готовила, — шептала над ухом невеста Виталика. Дуня мигом познакомила нас, и, когда Света (так ее звали) встала мне навстречу, я сразу понял, почему она стеснялась танцевать в ресторане. Невеста была выше жениха на полголовы… Теперь, уверенная в своем счастье, Света заботилась о будущей золовке. — Она такая мастерица, такая мастерица: мамино платье перешила — лучше не бывает! Смотри! Такого на рынке не купишь…

— Да ну тебя! — засмущалась Дуня, и я понял, что в своем старании Света перегнула палку. Какой девушке приятно ходить в перешитых маминых платьях?

Неловкость прервала умолкшая музыка. Рита отстранилась от партнера и решительно махнула рукой.

— Давай «барыню»! Слышишь?!

Виталик послушно побежал к магнитоле. Рита стояла, подбоченясь, задорно поглядывая на нас. Я подумал, что надо будет попросить у деда Трипуза бутылочку медовухи и распить с ней наедине. Куда там шампанскому!

Магнитола грянула «барыню», и Рита подлетела к Дуне.

— Давай, именинница!

Та, словно ждала…

Бросив вилку, я смотрел, как Рита, подбоченясь, лебедем поплыла по двору, отбивая дробь каблучками. Дуня выпорхнула ей навстречу, часто молотя туфельками по мощеному кирпичом двору; обе девушки, встретившись посреди двора, церемонно поклонились друг другу и разошлись. Затем, не переставая приплясывать, снова встретились, и, когда музыка ударила аллегро, взялись под руки и закружились, помахивая платочками. Рита при этом еще подвизгивала в такт. Я, забыв про еду, ошеломленно смотрел на эту «барыню» местной нарезки. Имени медовухи деда Трипуза…

— Во, дают! — Разгоряченный Виталик шлепнулся на стул рядом. — Ладно, Дуня, она в кружке занимается. Но эта твоя журналистка…

Это «твоя» наполнила душу теплом. Я взял бутылку и наполнил чарки.

— За именинницу!

Мы чокнулись и выпили. Он ожесточенно закусил соленым огурчиком. Синяк на его щеке уже начал желтеть.

— Виталий, ты меня прости, пожалуйста. Сам не знаю, что тогда на меня нашло…

— Вот это нашло, — он щелкнул ногтем по бутылке. — Ладно, забыли. Я тоже был хорош…

Мы ударили по рукам. Хватка у него оказалась железной, и я еле сдержался, чтобы не вскрикнуть, когда он стал мять мою ладонь в своей лапище. Одобрительно кивнув, он отпустил мою руку.

— Был у Ровды?

Я сообразил не сразу. Но потом кивнул. Значит, фамилия милицейского начальника Ровда. Бабоед, Трипуз, Ровда — у обитателей Горки прозвища в прошлом были еще те…

— Что он сказал?

— Велел уезжать отсюда поскорее.

— А ты?

— Сказал, что следователь прокуратуры запретил.

— Правильно! — хлопнул он меня по плечу. Плечо сразу заныло.

— В ответ он пообещал надеть мне наручники.

— Это дудки! — возмутился Виталик. — Я видел это дело. Вины твоей нет никакой, даже если бы и зафиксировали превышение скорости. Есть такое понятие — непреодолимые обстоятельства, — радостно пояснил он, — и любой юрист запросто докажет, что они были. А если Ровда вздумает по-своему, то есть прокуратура, которая контролирует соблюдение милицией законности, — лицо у Виталика стало важным. — Ничего у него не выйдет. Будь спокоен.

«Я так спокоен», — хотел ответить я, но передумал и в двух словах рассказал ему историю с телефонным номером. Даже показал его на дисплее трубки.

— Это зря, — сказал Виталик, посерьезнев, — Ровда обязательно проверит.

— Думаешь, он запомнил номер?

— У него память… — он задумался, но так и не нашел сравнения. — Он никогда телефонным справочником не пользуется — знает номера наизусть. Всех фигурантов по делам, даже если это было двадцать лет назад, помнит. Он же из розыска. Работал так, что все ворье области боялась приезжать в Горку. Это потом он стал начальником…

Виталик вздохнул. Я хотел спросить его, почему Ровда — начальник милиции оказался хуже, чем Ровда — сыщик, но в этот миг кто-то тронул меня за плечо. Дед Трипуз жестом руки позвал меня.

Мы вошли в дом. Он достал из шкафчика крестик на шнурке и надел его мне на шею. Кивнул на лик Спасителя на иконе в углу. «Нельзя без креста», — понял я и осторожно взвесил на ладони подарок. Крестик был медный, тяжелый, судя по форме и выбитому изображению — старинный.

— Спасибо, — тихо сказал дед Трипуз, и, взглянув в его обесцвеченные временем глаза, я понял, за что, вернее, за кого он благодарит…

Когда я вернулся во двор, запыхавшаяся Рита сидела на стуле и обмахивалась платком, а Виталик возился у магнитолы. Динамики врезали вальс, но Рита замахала на меня руками:

— Дай отдохнуть! С Дуней, Дуней танцуй. Видишь, заждалась…

Дуня обиженно насупилась, но, стоило мне подойти, засияла улыбкой. Виталик подхватил свою Свету, и они тоже закружились по двору. Сейчас разница в росте между ними была особо заметна, но нас Света не стеснялась. Она тоже пила медовуху…

— Я такая счастливая, такая счастливая, — радостно улыбаясь, сказала мне Дуня, легко двигаясь в так музыке, — у меня никогда не было такого дня рождения. Сколько гостей! Какие подарки! Вот! — она сняла с моего плеча руку и показала часики на браслете. — Это Виталик со Светой. А это — Рита! — она тронула мочку уха.

Я увидел изящную золотую сережку в форме маленького березового листика. Точно такой листик украшал мочку Риты в день нашего знакомства. Значит, поговорка о сережке из ушка была буквальной…

Мы кружились по двору под мелодию старого вальса Шопена, за столом одобрительно смотрели на нас дед Трипуз и Рита, Виталик что-то шептал на ухо своей невесте, в этой атмосфере всеобщего веселья казались нереальными события прошедших дней и даже сегодняшние…

Монастырь представлял собой замкнутый прямоугольник, главный вход в который лежал через двухколокольный храм в стиле барокко. Только это было протестантское, камерное барокко: из всей вычурности, на которую так богата была фантазия тех времен, архитектор позволил себе лишь прихотливые завитушки под крышами колоколен и лепное обрамление прямоугольника над входом, где когда-то радовала глаз храмовая икона. Внутри все было также просто и скромно. Наверное, в те времена, когда графы Чишкевичи отошли от протестантской ереси и вернулись в лоно католической церкви, здесь появились скульптуры на стенах, богато украшенная кафедра-голубятня на колонне и резной, крытый сусальным золотом алтарь. Теперь же стояли побеленные кистью квадратные колонны, а грубо сделанный из древесностружечных плит иконостас был увешан дешевыми бумажными образами разной величины.