Papirus - Барс - троглодит Страница 24

Когда женщины все приготовили, нас пригласили не побрезговать и разделить их простой, но сытный ужин. Мы, не чинясь, прихватив пару фляг вина еще из Вармока, подсели к костру и отдали должное домашней стряпне. Постепенно завязался разговор. Нам с удовольствием поведали, а мы со вниманием выслушали, деревенские байки и различные веселые истории, случившиеся с односельчанами рассказчиков. За этими делами время пролетело незаметно. Я часа на два оставил общество ради вечерней разминки и, вернувшись, застал Ромиса вовсю обихаживающим дочку одного из возчиков, девушку крепкую и ладную, словно наливное яблочко. Впрочем, мама с папой подпирали свое сокровище с боков и ясно давали понять, что не допустят ничего, кроме легкого флирта, естественного для молодежи. Они прекрасно понимали, что отхватить в зятья дворянина, для них сказка несбыточная. Ромис, встретив такую продуманную оборону, горестно повздыхал, пожаловался, как ему будет одиноко и холодно спать одному, одарил девушку жалобным взглядом больного пса «Прощай, жестокий мир!» и отправился спать.

Вот это мастерство, восхитился я. Крестьянская дочка чуть не разметала родителей в порыве согреть и утешить страдающую душу. Однако те были начеку и задушили в зародыше светлые стремления молодежи.

Около полудня следующего дня, аккурат перед обедом, на дороге показалась пыль, указывая, что в нужном нам направлении движется караван или большой отряд. Через некоторое время можно было различить кортеж из кареты с графскими гербами и большой крытой повозки, эскортируемый двадцатью гвардейцами во главе с капитаном, приземистым, широкоплечим мужчиной. Главной достопримечательностью его квадратного лица, кроме кирпичного цвета и по-рачьи выпученных глаз, были длинные и пышные пшеничные усы, залихватски подкрученные и чуть ли не заложенные за уши. Подчиняясь его команде, которую он не то прохрипел, не то прорычал, отряд свернул на поляну, видимо, собираясь сделать привал.

Надо сказать, что по случаю жаркого дня мы с Ромисом были в одних штанах и босиком, только что после купания в ручье, протекавшем неподалеку. Пояса с оружием еще не успели прицепить, и они лежали на траве у наших ног. Если смотреть со стороны, то мы практически не отличались от крестьян-попутчиков, которых мало волновал этикет, но очень волновало собственное здоровье. Мужчины не обременяли себя одеждой, разгуливая в одних штанах, да и женщины были обряжены в короткие и тонкие льняные сарафаны.

В окне кареты Ромис заметил миловидное личико, и стоило экипажу остановиться, как он подскочил к дверце и настежь распахнул ее, в изящном поклоне предлагая даме руку. Спешившийся капитан отряда одарил его злым взглядом и в свою очередь предложил свою, прорычав:

— Что ты себе позволяешь, смерд?!

Ромис вспыхнул, метнулся к оружию и, на ходу опоясываясь, вернулся к карете. Девушка застыла на пороге, наблюдая за происходящим.

— Сэр! Я дворянин и, если у тебя есть сомнения, готов их развеять прямо здесь и сейчас! — яростно глядя в глаза капитану, крикнул Ромис.

— Я не дерусь с младенцами, — презрительно фыркнул тот.

— Тогда я тебя просто убью!

Ромис обнажил шпагу и встал в атакующую позицию. Капитан, красный от ярости, тоже выхватил свой клинок. Казалось, бой неминуем. Я уже опоясался, выхватил метательные ножи — саму перевязь, равно как и прочее облачение, надевать было некогда — и приготовился к бою. С двадцатью конными шансов справиться у нас не было, но подороже продать свои жизни мы могли. Минимум пятерых я готов был прихватить вместе с собой на тропу великой охоты.

— Господа! Господа! — ласковым колокольчиком прозвучал голосок девушки из кареты. — Прошу вас немедленно прекратить. Капитан! Я тебе приказываю! Немедленно извинитесь перед этим юношей. Вы его обидели незаслуженно… Ну же. Капитан?!

Задыхаясь от ярости, тот, тем не менее, подчинился: вложил шпагу в ножны и слегка поклонился.

— Я… прошу… извинить меня.

Ромис куртуазно поклонился даме и, также убрав шпагу, небрежно кивнул офицеру, от чего тот задышал вдвое чаще.

— Я принимаю твои извинения.

Затем он подал девушке руку, та приняла и грациозно сошла на землю. Ромис еще раз поклонился и, нежно глядя в ее глаза, спросил:

— Прекрасная сеньорита позволит нам одеться, как подобает? Мы только-только успели принять ванну и не успели привести себя в порядок.

— Разумеется, сэр…

— Позволь представить тебе. Сэр Ромис, — влез я в этот разговор.

— Позволь представить тебе. Сэр Дит, — друг не остался в долгу и представил меня.

— Капитан. Представь меня, пожалуйста.

— Сеньорита Виолика, старшая дочь графа Фарди.

— Благодарю, — сказала графиня капитану и, обращаясь к нам, разрешила. — Разумеется, сэр Ромис и сэр Дит, вы можете привести себя в порядок.

При этом ее любопытный взгляд, как бы рассеяно, скользнул по нашим полуобнаженным фигурам и несколько дольше задержался на моем друге.

Ромис, как ошпаренный, бросился одеваться. Лихорадочно поправляя воротник, он умоляюще посмотрел на меня.

— Дит.

Так. Ясно. Сейчас будет что-то просить. Если оружие, то не дам.

— Ди-и-и-ит…

— Не дам!

— Что не дашь? — он удивленно вытаращил глаза.

— Оружие не дам, — твердо и безапелляционно повторил я.

— Мне не надо твое оружие, — немного обиженно зашептал он. — У меня свое есть. Хорошее… Дит… А можно?.. Прости если что не так… Можно я тебя своим телохранителем представлю?

— Зачем тебе это?

— Я боюсь, на голодранца она даже не посмотрит.

— Так посмотрела уже. Тебе мало?

Он так умоляюще смотрел на меня — и оружие не попросил — что я согласно кивнул.

— Ладно. Телохранитель, так телохранитель.

— Спасибо. Ты меня прямо спасаешь! — обрадовался Ромис. — Это не надолго. Пока едем вместе…

В это время из повозки выбрались две девушки-служанки и трое мужчин, которые споро стали расставлять складные стол и стулья. Для сеньориты вытащили походное кресло и поставили его на самое почетное место во главе стола, который уставили приборами, разнообразной снедью и напитками.

Госпожа приказала принести еще два стула, и пригласила нас присоединиться к ней. Мы не стали ломаться и с удовольствием приняли приглашение.

К началу обеда из кареты вышли двое попутчиков молодой графини. Девушку лет восемнадцати — грудь и по… за… в общем, нижние округлости слюну вышибали на раз — глаза и волосы черные, как ночь, лицо немного смуглое, губы припухлые и алые, как маков цвет и такие же дурманящие — представили нам как сеньориту Мирасель. Широкие бедра, высокая грудь, цвет глаз и волос, все строение тела, когда девушка, не будучи на самом деле худощавой, таковой выглядит, непреложно указывало на ее происхождение из древних родов Конкисты.