Лоуренс Уотт-Эванс - Лорд-Чародей Страница 24

Чародей поставил свой жезл у стола и открыл большую прикрепленную к поясу сумку. Крушила заметил, что стягивающий ее шнурок извивается как-то неестественно. Маг, не обращая внимания на внезапно ожившую бечевку, принялся извлекать из сумки разнообразные талисманы. Достав с дюжину принадлежавших лично ему амулетов, он повернулся и поместил рядом с теми, которые уже лежали на кровати. Это были крошечные вырезанные из камня или дерева фигурки, глиняные значки самых разных форм, какие-то предметы из бисера и проволоки, вощеные птичьи перья и флаконы с драгоценными маслами. Крушила насчитал по меньшей мере десяток флаконов.

В самом центре обширной коллекции лежал серебряный клинок треугольной формы. Длина клинка не превышала трех дюймов, и он сиял так, словно вобрал в себя все лучи летнего солнца. Но на дворе стояла зима, солнце едва поднималось над Восточными Утесами, и единственное окно комнаты, где они находились, смотрело на север.

— Это — то, что ты постоянно должен носить с собой, Эррен Заль Туйо, — сказал чародей, показывая на сверкающий клинок. — Этот предмет — сердцевина, вокруг которой концентрируется вся твоя магия.

— А если я эту штуку потеряю? — поинтересовался Крушила, нервно вглядываясь в блестящий талисман.

— Не думаю, что тебе это удастся, — ответил чародей. — Лерры позаботятся, чтобы этого не произошло. — Он поменял местами несколько лежащих на кровати предметов и, отступив в сторону, произнес: — Полагаю, этого достаточно. Стань здесь и смотри на клинок. — Он показал, где именно должен встать Крушила.

Крушила повиновался и, встав на указанное место, уставился на кровать, а чародей принялся напевно произносить непонятные слова на неизвестном языке.

Магические силы дали о себе знать незамедлительно. Над кроватью замелькали золотые, красные и синие искры, воздух в комнате задрожал. У Крушилы вдруг закружилась голова, и он невольно сделал шаг назад. Но едва он отвел взгляд от сверкающего серебряного клинка, острая боль пронзила позвоночник и череп. Выступившие на глазах слезы затуманили зрение, и он мог видеть только главный талисман.

Как только Крушила вновь сосредоточил внимание на клинке, боль исчезла столь же внезапно, как и появилась, однако зрение не восстановилось. Он по-прежнему видел лишь сияние металла на коричневом одеяле. Крушила мрачно взирал на клинок, а чародей тем временем продолжал монотонно бубнить заклятие.

Он слышал свое истинное имя, имя, под которым его знали его лерры, имя, говорившее о сущности его «Я», имя, определяющее его место в мире духов. Крушила чувствовал, что с ним что-то происходит. На сей раз это была вовсе не боль, вынуждавшая его неотрывно смотреть на талисман. Он вдруг понял, что не может даже представить, что смотрит на что-то другое. Теперь он принадлежал талисману и наконец стал тем, кем должен был стать. Талисман же стал его жизнью и будет теперь вести его по предназначенному богами пути. Блеск серебра заполнял все, клинок сделался огромным, как мир, и одновременно всем тем, что существовало в мире. Теперь Крушила слышал не завывания чародея, а звучание мощного хора. Или вернее — один человеческий голос, сопровождаемый тысячами других, не людских, голосов.

Его руки и ноги одеревенели, кожа на лице горела огнем. Время перестало существовать, каждая секунда превращалась в вечность. Он сделался частью талисмана, и иные формы существования были ему неизвестны.

А через несколько мгновений он уже ничего не видел и не слышал.

8

Новый Избранный Воин не столько пробуждался, сколько в его сознание постепенно возвращался окружающий мир.

Он в верхней одежде и в сапогах лежал на собственной кровати, хотя кто-то догадался снять с него зимнюю накидку. Он лежал на спине, глядя на голубые цветочки, давным-давно нарисованные матерью на штукатурке потолка его комнаты. Руки его были вытянуты вдоль тела, а в обоих кулаках он что-то сжимал. В правой руке было что-то холодное и твердое, в левой — острое и горячее. Он не помнил, как спускался с чердака и как добрался до своей комнаты.

Он ощущал, что внутри него что-то… что-то происходит… какое-то шевеление. Названия этому ощущению не было. Не жар и не холод. Даже не чистая магия. То, что происходило внутри него, не было похоже ни на обычные эмоции, ни на привычные физические ощущения. Это было нечто непостижимое, что-то связанное с леррами, но придумать этому названия он не мог.

Он поморгал, и это был первым осознанным действием после того, как он отключился, слушая заклинания чародея. Каким бы слабым ни было движение век, оно, похоже, сняло часть заклятия. Во всяком случае, теперь он понимал, что он — парень по имени Крушила и с недавнего времени — Молодой Воин.

Крушила приподнялся на локтях и огляделся.

Оказалось, что в правой руке он сжимал рукоятку меча — одного из двух, которые принес в Безумный Дуб Старый Воин. Последнее было вовсе не удивительно, поскольку других мечей в Безумном Дубе не было. Крушила осмотрел клинок и положил оружие рядом с собой. Он открыл ладонь правой руки и, увидев серебряный талисман, снова сжал кулак.

В комнате Крушила был не один. На него внимательно смотрела сидевшая неподалеку от кровати мать. На лице ее читалась тревога, как бывало всегда, когда болел кто-то из ее детей.

Крушила посмотрел в окно и спросил:

— Сколько сейчас времени? — Затем передумал и, не дожидаясь ответа, задал другой вопрос: — Какой сегодня день?

— Все тот же, — ответила мать. — А время — чуть позже полудня.

— Прекрасно, — произнес он. — Все, оказывается, не так уж и плохо.

— Не плохо?! Да ты провалялся без сознания несколько часов! Ты не пошевелился, когда чародей, Старый Воин и твой отец тащили тебя вниз!

— Это не совсем то… Да, я, наверное, был без сознания. Но это… Я не могу объяснить. Это была магия.

— Конечно, магия! — воскликнула она. — Ты позволил втянуть себя в то, во что не должен был! Чародей наложил на тебя заклятие, а Старшая жрица вела из-за тебя споры с половиной лерров Безумного Дуба. Ты победил в бою лучшего в мире бойца. Конечно, это магия! Чудо и то, что ты до сих пор жив, а твоя душа пребывает в теле!

— Откуда тебе известно, что моя душа пребывает в теле? — улыбаясь от уха до уха, спросил Крушила.

— Эррен Заль Туйо, неужто ты полагаешь, что я не знаю своего сына?

Три первых элемента его подлинного имени, произнесенные вслух, ввергли Крушилу в состояние шока; он никогда не слышал их из уст матери. Во всяком случае, он этого не помнил. Обитатели Безумного Дуба так не поступают.

— Думаю, что знаешь, — ответил он, продолжая улыбаться. — Но, что касается меня, то я уже ни в чем не уверен! Это заклинание связало меня с леррами и со всем другим, и чтобы вспомнить, кто я такой и вернуться в этот мир, потребовалось порядочно времени. Я не удивился бы, если бы прошли дни или даже месяцы.