Neil Gaiman - Дети Ананси Страница 24

Конечно, она любила Толстого Чарли. Он был солидным, надежным, благоразумным…

Мамин поворот на сто восемьдесят градусов встревожил Рози, а внезапный энтузиазм в подготовке к свадьбе глубоко обеспокоил.

Вчера вечером она позвонила Толстому Чарли поговорить о маминых планах, но он не брал трубку ни по домашнему, ни по мобильному телефону. Рози предположила, что он, наверное, рано лег спать.

Вот почему ради разговора с ним она отказалась от ленча.

«Агентство Грэхема Хорикса» занимало верхний этаж серого викторианского здания в Олдвиче и подниматься туда надо было на десять пролетов лестницы. Конечно, здесь имелся лифт, встроенный сто лет назад театральным агентом Рупертом «Бинки» Баттервортом. Это был исключительно маленький, медленный и тряский лифт, а странности в его конструкции и функционировании становились понятны лишь тому, кто был посвящен в тайны агентства. Бинки Баттерворт обладал размерами, телосложением упитанного бегемота и способностью втискиваться в самые тесные места, а лифт был сконструирован так, чтобы в него могли поместиться только сам Бинки Баттерворт и еще какой-нибудь, гораздо более стройный человек, – хористка, например, или хорист, Бинки не привередничал. Для счастья Бинки нужно было лишь, чтобы кто-нибудь, жаждущий ангажемента, втиснулся вместе с ним в лифт и поднялся – медленно, трясясь и подергиваясь – на пять этажей. Очень часто случалось, что по прибытии на место Бинки так одолевали тяготы путешествия, что ему требовалось прилечь, оставив хористку (или хориста) обивать каблуки в приемной, тревожась, не были ли покраснение лица и неконтролируемая одышка, напавшие на Бинки на последнем «перегоне», симптомами раннеэдвардианской эмболии.

Кто хотя бы раз поднимался на лифте с Бинки Баттервортом, после всегда пользовался лестницей.

Грэхем Хорикс, более двадцати лет назад купивший остатки агентства Баттерворта у внучки Бинки, оставил лифт как историческую достопримечательность.

Сложив гремящую внутреннюю решетку, Рози открыла внешнюю дверь и сказала секретарю в приемной, что ей нужен Чарльз Нанси, потом села под фотографиями Грэхема Хорикса с людьми, которых он представлял. Из них знакомыми ей показались только комик Моррис Ливингстон, несколько когда-то знаменитых мальчишеских групп и кучка звезд спорта, которые под старость стали «личностями» – из тех, кто по мере сил получает удовольствие от жизни, пока не представится шанс получить новую печень.

В приемную вошел мужчина. Он не слишком походил на Толстого Чарли: был смуглее и улыбался так, словно все кругом его забавляло – бесконечно, опасно забавляло.

– Я Толстый Чарли Нанси, – сказал он.

Подойдя к Толстому Чарли Нанси, Рози чмокнула его в щеку.

– Мы знакомы? – спросил он, к удивлению Рози, но тут же поправился: – Конечно, конечно, ты моя невеста. И с каждым днем становишься все красивее.

Тут он наклонился ее поцеловать. Их губы едва соприкоснулись, но сердце у Рози забилось, как у Бинки Баттерворта после особенно тряского подъема с прижатой к нему хористкой.

– Ленч, – пискнула Рози. – Я проходила мимо… Подумала… Мы можем поговорить.

– Ах да, – согласился мужчина, которого Рози считала теперь Толстым Чарли. – Ленч.

Он преспокойно обнял ее за талию.

– Куда хочешь пойти?

– Ох! – выдохнула она. – Ну… Куда скажешь.

«Все дело в его запахе, – подумала Рози. – И почему я раньше не замечала, как приятно от него пахнет?»

– Найдем что-нибудь, – снизошел он. – Спустимся по лестнице?

– Если ты не против, – сказала она, – я бы предпочла лифт.

Она с грохотом закрыла складную дверь, и они медленно и рывками стали спускаться вниз, прижатые друг к другу.

Рози даже вспомнить не могла, когда была так счастлива.

Когда они вышли на улицу, телефон Рози звякнул, давая понять, что она пропустила звонок. Ну и бог с ним…

Они вошли в первый же встретившийся ресторан. Еще месяц назад тут был модный суши-бар: сплошь хром и абстрактные картинки, через весь зал шла лента конвейера с кусочками сырой рыбы, цена на которую зависела от цвета тарелки. Японское заведение прогорело, и тут же (как это бывает с лондонскими заведениями) его заменил венгерский ресторанчик, оставивший ленту конвейера как высокотехнологичное дополнение к миру национальной кухни, а потому через зал торжественно плыли миски с быстро остывающим гуляшом, клецками со сладким перцем и блюдечки со сметаной.

Рози решила, что и эти блюда не приживутся.

– Где ты был вчера вечером? – спросила она.

– Гулял, – уклончиво ответил он. – С братом.

– Ты же был единственным ребенком в семье.

– Оказывается, нет. Оказывается, я лишь половинка сервиза.

– Правда? Опять папино наследство?

– Милая, – сказал тот, кого она считала Толстым Чарли, – ты и десятой части не знаешь.

– Надеюсь, он придет на свадьбу?

– Ни за что на свете не пропустит! – Он сжал ее руку, и она едва не уронила ложку с гуляшом. – У тебя есть планы на сегодня?

– Как будто нет. В конторе сейчас затишье. Нужно сделать несколько звонков, ну, помнишь, наша кампания по сбору средств? Но они могут подождать. А что… Ты… Э-э-э… А в чем дело?

– День такой красивый. Пойдем погуляем?

– Замечательно, – откликнулась Рози.

Они медленно двинулись по набережной Принца Альберта, оттуда вышли на северный берег Темзы. Они держались за руки и болтали ни о чем.

– А как же твоя работа? – спросила вдруг Рози, когда они остановились купить мороженое.

– Ах это, – отозвался он. – Там, наверное, никто даже не заметит, что меня нет.

Толстый Чарли взбежал по лестнице в «Агентство Грэхема Хорикса». Он всегда поднимался по лестнице. Во-первых, полезно для здоровья, а во-вторых, не надо волноваться, что тебя притиснет к кому-нибудь, и этот человек будет так близко, что уже ке сможешь делать вид, будто его там нет.

В приемную он влетел, слегка запыхавшись.

– Рози заходила, Энни?

– Ты ее по дороге потерял? – спросила секретарь.

Он прошел к себе в кабинет. На столе было непривычно чисто. Гора неотвеченных писем исчезла. На экране компьютера висела самоклеющаяся бумажка: «Зайдите ко мне. Г.Х.».

Он постучался в кабинет Грэхема Хорикса. На сей раз голос произнес:

– Да?

– Это я, – сказал он.

– Входите, – отозвался Грэхем Хорикс. – Входите, мастер Нанси. Тащите себе кресло. Я много думал над нашим утренним разговором. И сдается мне, я сильно вас недооценивал. Вы работаете здесь… сколько уже?

– Почти два года.

– Вы работали долго и упорно. А теперь еще прискорбная кончина вашего отца…