Антон Фарб - День Святого Никогда Страница 24

На четвертый день все стихло: ударил мороз. Не тот легкий, игривый, щиплющий нос холодок, которым забавлялась зима до метели — а настоящий, лютый, трескучий мороз упал на Столицу, и впервые на памяти старожилов река покрылась толстым слоем темного, с алебастровыми прожилками, льда. Выглянуло в прорехи облаков стылое солнце, подернулся молочной дымкой Сивардов Яр, а оттуда туман пополз на Нижний Город, и воздух стал звонким и хрупким, и немыслимо было любое движение во всей этой звонкости и хрупкости, и даже дышать было боязно, ибо на вкус новый, стеклянной прозрачности воздух оказался колючим и обжигающим. А пока горожане приходили в себя после трехдневного неистовства метели, мороз крепчал с каждой минутой, и уже к вечеру его игольчатые лапы обхватили Столицу всю, целиком, от роскошных особняков Старого Квартала и до убогих заводских бараков на окраине Нижнего Города. За одну ночь иней на окнах превратился в ажурные узорчатые барельефы голубоватого льда; гибкие ветви плакучих ив во дворе Школы оделись в хрустальные футлярчики; припорошенные снегом черепичные крыши обледенели и оскалились острыми клыками мутно-сизых сталактитов… Утром стало ясно, что зима пришла в Город всерьез и надолго.

Тут же выяснилось, что не зря — и ох как не зря! — последние пару лет в Городе раскапывали то одну, то другую улицу, и укладывали в канавы толстые кишки труб, обмотанных каким-то мочалом, а потом еще и уродовали городской пейзаж приземистыми коробчатыми домиками из красного кирпича, увенчанными чрезмерно высокими дымоходами. Такие домики назывались «котельными», а сама новинка сезона (она же — придурь бургомистра, как окрестили этот проект горожане, возмущенные до глубины души видом канав посреди проспекта Свободы) именовалась «паровым отоплением» и, оставшись невостребованной прошлой зимой в силу своей дороговизны и очевидной бесполезности при теплой и сырой погоде, какая обычно и стояла в Городе всю зиму, в этом году с наступлением жесточайших холодов вдруг начала пользоваться небывалым спросом. Однако хороша ложка к обеду, и проводить в дома это самое паровое отопление при такой погоде оказалось решительно невозможно. Ретрограды и снобы, пренебрегшие новинкой прогресса, вынуждены были теперь пополнять запасы угля и дров по мигом взлетевшим ввысь ценам, и оставалось только тихо радоваться, что Сигизмунд еще летом озаботился оснастить здание Школы по последнему слову нагревательной техники. Весь июль и половину августа в Школе гремели кувалды, шкворчала ацетиленовая сварка и воняло карбидом — но зато теперь под каждым подоконником присоседился ребристый калорифер грязно-серого цвета, и буквально в первый же день лютого мороза эти непривычные агрегаты будто по волшебству налились теплом, а затем и вовсе раскалились до такого состояния, что даже руку к ним приложить стало нельзя!

Итак, благодаря предусмотрительности Сигизмунда, нынешней зимой в аудиториях Школы было жарко, как в финской бане. Феликс потел и с нетерпением посматривал на осиную талию песочных часов, где кружился водоворот мельчайших жемчужных песчинок. Песку в верхней половине стеклянного сосуда оставалось чуть меньше трети, когда Феликс сказал:

— Закругляемся, господа студенты!

Господа студенты еще ниже склонились над своими контрольными работами и еще старательнее заскрипели перьями. Феликс вытащил платок, промокнул лоб и обвел взглядом аудиторию. Студентов было десятеро: Сигизмунд всегда придерживался теории, согласно которой знания, получаемые слушателями лекций, обратно пропорциональны числу этих самых слушателей — не подкрепленная ничем, кроме личного опыта Сигизмунда, эта теория позволяла разбить полсотни первокурсников на пять групп и создать таким образом достаточное количество учебных часов. Обратной стороной такого решения была необходимость читать одну лекцию по пять раз кряду, а проведение семинаров вообще превращалось в пытку: на сегодня это была уже третья контрольная, и еще две предстояло провести завтра…

Из десяти взопревших (то ли от жары, то ли от усердия) борзописцев один лишь Патрик не проявлял признаков волнения по поводу истекающего вместе с песком времени, отведенного для завершения работы. Причиной спокойствия Патрика было то, что он закончил контрольную четверть часа назад, и теперь упорно таращился в окно, дабы не мешать своему соседу Олафу списывать. Двойное оконное стекло запотело изнутри и замерзло снаружи, утратив всякую прозрачность, а потому Патрика одолевала зевота, которую он отчаянно, но безуспешно старался подавить.

«Все-таки жаль, что Сигизмунд и слышать не хочет о вступительных экзаменах в Школу, — подумал Феликс. — Не для отсева, нет: просто если уж и делить студентов на группы, то почему бы не делать этого на основе предварительно полученного ими образования? Ведь бедняга Олаф с трудом читает по слогам, и даже списывать толком не умеет, а для Патрика и Себастьяна с их университетским образованием все эти лекции и семинары — давно пройденный этап… Кстати, а где Себастьян? Что-то он в последнее время редко появляется в Школе. Надо расспросить Патрика, в чем тут дело…»

— Все, господа, — сказал Феликс, когда последняя песчинка упала сквозь узкое горлышко. — Попрошу сдать работы.

Аудитория дружно вздохнула, и студенты, хлопая крышками парт и переговариваясь между собой, один за другим потянулись к кафедре, на которой вскоре выросла стопка исписанных листков.

— А теперь, — сказал Феликс, — раз уж у нас еще остается время до звонка, не устроить ли нам маленький блиц-опрос?

Ответом ему был общий стон.

— Ну-ну, не надо драматизировать, — усмехнулся Феликс. — Несколько легких вопросов из пройденного материала освежат ваши усталые мозги и придадут заряд бодрости, с которым вы и отправитесь на зимние каникулы. Если не ошибаюсь, в этом семестре я вас больше не увижу?

Одно лишь упоминание о грядущих каникулах привело студентов в состояние полнейшей неработоспособности: лица их приобрели мечтательно-рассеянное выражение, глаза затуманились, а всякие насущные проблемы вроде коварного опроса отошли в область чего-то далекого и нереального. Феликс усмехнулся.

— Итак, — сказал он, возвращая студентов на бренную землю, — если нет возражений, то мы, пожалуй, приступим…

Очнувшаяся от грез студенческая братия начала активно высказывать свои возражения и приводить сокрушительные доводы, из которых следовало, что конец третьей пары является, безусловно, наименее удачным временем для проведения как контрольных работ, так и опросов, и если контрольную бедные усталые студенты с горем пополам уже написали, то опрос сегодня будет явно лишним… Возражения и доводы были отклонены, как запоздавшие.