Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег) Страница 24

Этот порыв был страшен, но выучка и внезапность позволила отряду Ястреба взять верх. Его люди налетели со спины, лупя направо и налево плоскостью мечей, подкрепленные наведенным ведьмами ужасом. Нападающие в замешательстве разбежались.

— Откройте ворота! — закричала Соланж, зная, что враги вернутся.

Девочки внутри узнали ее, справились с тяжелым брусом, кинулись в слезах к нежданным защитникам.

— Что тут у вас? — спросила старшая ведьма сухо.

Одна из послушниц, плачущая, дрожащая, заговорила. Остальные судорожно вздыхали и всхлипывали, подтверждая ее рассказ. Безумие началось здесь около полудня. Первым делом рухнули сплетения. А потом на обезоруженный дом кинулись озверелые, жаждущие крови пришлецы. Крича, что это ведьмы виноваты. Что надо выжечь ведовское гнездо. Девочки заперлись внутри и держались, как умели. Лили со стен кипяток, пробовали отпугнуть выстрелами из охотничьих луков. Кому-то удавались и отгоняющие сплетения. Но огнем занялась крыша амбара, угол мельницы… Во дворе резко пахло прелой соломой, навозом, копотью, от горького дыма першило в горле. Савва заорал с палисада:

— Идут!!

И пошла круговерть: хаканье, вой, таран, колотящий в подпертые бревнами ворота.

Желваки играли на щеках Ястреба, он чувствовал истекающее время и отдал приказ стрелять на поражение.

Несколько в вывернутых для страха наружу кожухах легли под стеной. Другие откатились. Выпустили в бессильной ярости с десяток стрел. Те увязли в частоколе, закачались серым оперением.

— Мы — к Терему…

— Не оставляйте нас!

— Тихо! — рявкнула Соланж. — Перестаньте носиться безголовыми курицами.

Так и стояло перед глазами: нарезает круги по двору безголовая курица, еще не понимая, что мертва, разбрызгивая липкую кровь… Государыня!

Очень быстро темнело. Девочки зажгли смоляные походни по углам стен.

— Хаген, — подозвал Ястреб. — Вы здесь. Ждите. Мы вчетвером проскочим.

Бургомистр ощутил нешутейный страх. Он уже привык за этот день полагаться на пограничника и его решения, чувствовать себя защищенным. Пересохшими губами выдавил:

— Да.

— Я с вами, — вмешалась Соланж. — Не найдете дороги.

— Хорошо.

— Храни вас Берегиня…

Пограничники растворились в углу двора, неслышными тенями перескочили ограду. Соланж, подобрав юбки, как молоденькая, сиганула за ними.

— Ты знаешь? Ивка здесь ночевала!

— Везде она несет смерть.

— Не говори так, — Соланж припомнила, как осматривала тело Ольги, жены Ястреба. Оно было еще теплым, податливым. Перед тем, как умереть, Ольга надела самое красивое платье, а лиловый след на шее прятал высокий воротник… и лицо того же зыбкого цвета… сизое, распухшее, язык наружу. Если бы она могла себя такой увидеть, едва ли бы стала вешаться. И — теперь ведьме отчетливо вспомнился блеск в глазах невестки Крадок. Тогда Соланж решила, что это слезы…

За Ястребом трудно было угнаться. Да и годы взяли свое. Ведьма стала отставать, утопая в рыхлом снегу; тяжело, со свистом дышала. Лэти с Тумашем взяли ее в четыре руки, поволокли под локти через сугробы.

— Вот сюда, за рябинник… — Соланж крутила головой. Носительницы дара хорошо видят в темноте, но сегодня темнота оказалась какой-то слишком темной, глаз застревал в ней, как в черничном варенье. На выходе из леса ветер сыпанул в лица смешанную с пылью снежную крупку, оцарапал кожу, заставил жмуриться. Соланж замерла. Ветер тут же дернул намотанный на голову платок.

— Снег?!

— Так зима, — отозвался хмурый пограничник, кажется, Тумаш? Еще пальцы у него кривые…

— Здесь никогда… — голос Соланж все же сорвался. Она столько раз крепилась за этот день, но зима в золотом лесу Берегини противоречила самому порядку вещей.

— Дальше куда? — вклинился Ястреб в ее растерянные мысли.

— Под горку, мимо святилища Темной Луны… — Соланж говорила медленно, точно выползала из трясины. — Там рядом… если покажется.

— Кто?

— «Что». Терем.

Даже ведьма не бралась угадать заранее, где и каким явится он случайному гостю и явится ли вообще. Хрустальный терем мог обернуться в полдень, когда высохла роса, просто зеленой нежной полянкой среди берез. Ночью — вознестись над дубами искрящейся и колючей гиацинтовой друзой, где угловатые стрельницы сплетены арками и паутиной мостов в дробящей луну росе. Или явиться просто тесовым кромом с угловыми башенками под шатровыми крышами и усеченными куполами; с резными столбами, подпирающими крыльцо…

Из хвостатых туч выбрался осколок луны, смутным светом озаряя темную, едва присыпанную снегом землю, раскинутые над дорогой древесные сучья и на одном из них крутящийся на веревке мешок, тяжело обсаженный вскрикивающим со сна вороньем. Под их весом и собственной тяжестью он вращался вокруг оси, да еще неловко покачивался под порывами ветра. Луна ныряла в тучи и всплывала, как утопленник, и вместе с этим расплывался в воздухе и вновь возникал силуэт повешенного. Зря Соланж вспомянула Ольгу. Ястреб запнулся. Высек на сосновую ветку огонь, поднял повыше самодельную походню. С хриплым карканьем и хлопаньем крыльев вороны ушли в небо. Ведьма вскрикнула и впилась зубами в собственный воротник. Лицо повешенной было искажено и поклевано, но узнаваемо все еще.

Соланж узнала в повешенной Ивку.

— На собственных косах! — охнул Савва. — Кто ее?

Шум ветра и шорох трущихся голых ветвей. Никого.

Если до того они двигались осторожно, то теперь — осторожней вдвойне. Впереди Ястреб, словно на мягких кошачьих лапах — ветка не треснет, не шелохнется сучок. Следом Савва с Соланж — куда подевалась так заметная в городе его неловкость! Замыкали кривопалый Тумаш и чернолицый седой — Лэти. Проводник. Вот так в одно сплелись судьбы судьи, жертвы и палача, снова некстати подумала Соланж, втянула запах сухой листвы, хвои и снега. И дыма. Дымом пахло совсем чуть-чуть. Может, все еще тлела позади брошенная в снег походня Ястреба. Соланж оглянулась: огня видно не было.

— Неласково нас встречают…

Стоило выйти из-под защиты деревьев, как недобрый ветер секанул в лицо снегом, сдирая кожу со щек. Снег пах затхло, как вообще-то пахнуть не может — точно к нему подбавили лежалой пыли из погребов. Соланж зажмурилась, споткнулась и полетела вперед. Савва успел ее поймать, больно прижав складку отвисшего живота. Лэти склонился над тем, что заставило Соланж запнуться. Почти утонув рукоятью, из снежного сугроба торчал меч. Пограничник выдернул его, и все склонились над находкой, повернувшись к пурге спиной.