Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем! (СИ) - Юраш Кристина Страница 25

— Ой, надарил же тебе Карачун подарков-то! — суетился дед, неся шубы в сани.

Видимо, мать, завидев морозы, быстрее деда в лес отправила! Дочку спасать!

Два ларца уже с трудом были поставлены рядом с хомяком.

Дед потянулся за третьим, как вдруг увидел меня.

— Чур меня! — закричал дед, во все глаза таращась на мою фигуру. Он выглядел перепуганным настолько, что впору было штаны менять. Забыв про последний ларец, дед пятился и смотрел на меня страшными глазами.

— Это он кого испугался? — спросил Буран. — Тебя, меня или ее? Меня вряд ли! Тебя тоже! Значит, ее!

— Спасибо, — гадко усмехнулась я. Нет, ну я же не страшная? Не топ модель, конечно, но я впервые вижу, чтобы от меня мужик по сугробам бежал!

— Это они снегурок боятся! Боятся, что снегурки мстить будут за жизни загубленные! — выдал Буран, пока дед стегал несчастную лошадь. — Их же Карачуну люди сами под елку сажали. Мол, вот тебе девица-красавица, нам не нужна, но как от сердце отрываем! А девке наказывали, чтобы она Карачуна всячески обхаживала да задобрить пыталась. Чтобы зимы не такие лютые были!

— Гони, ретивая! — крикнула я, видя, как у бедной лошади на морде читается: «Знала бы, куда едем и кого забирать будем, издохла бы заранее!»

Лошадка тем временем выпучила глаза. Мне показалось, что еще немного, и я буду принимать жеребенка!

Сани дернулись и тронулись. Они уезжали по сугробам, оставляя за собой колею.

Я выглянула, видя, что на повороте Марфушенька выпала. Просто выкатилась. Дед понял это спустя минуты две. Но далеко уехать не успел. Лошадь увязла в сугробах.

Он выбежал, затащил хомяка обратно в сани, накрыл шкурой и снова погнал лошадь.

Глава семнадцатая. А теперь все дружно позовем Снегурочку!

Сани исчезли, а я, вздохнув, побрела в сторону забытого ларца. Он, брошенный впопыхах, лежал в снегу.

— Интересно, что в нем? — спросила я, рассматривая узоры и отряхивая снег.

Я чувствовала себя древнегреческой Пандорой, решившей открыть таинственную шкатулку. Если из шкатулки Пандоры вылетело все зло, которое до этого было надежно спрятано, то из этого ларца вполне мог вылететь неплохой скандал «ты что, всем даришь украшения?» с последующим битьем сосулек!

Немудреный замочек щелкнул, а я открыла крышку.

— Кар-кар-кар! — опрокинула меня на сугроб стая черных воронов, вылетевшая из ларца.

Заглянув туда после воронов, я увидела, что на дне ларца все как бы… эм… богатству. И даже успокоилась. Значит, мои битые сосульки уехали в теплую избу.

— Пойдем к деревне! Там, небось, медку Настенька положила! — оживился Буран, пока я грузила на него тяжелый ларец. От посиделок под елкой осталась вмятина размером с хомяка и недоеденный, обледеневший бублик.

— В дрова мужчину превращает красота, — мурлыкала я, чувствуя себя радиоприемником на собственной волне.

Ну и намело же сугробов! Не проехать, не пройти! Мы с трудом пробрались к деревеньке. Занесенные со снежными крышами избы пускали серые дымки в небо. Буран сидел и ел мед, постанывая, как добежавший до туалета турист. Рядом чавкала и хрустела потрошками Метелица, улыбаясь счастливой и жуткой окровавленной улыбкой маньяка.

— Они хоть ее довезли? — вздохнула я, пробираясь по сугробам поближе. — Что это у них там за мероприятие? Народу собралось? Неужели хомяка недовезли?

Как вдруг в стороне что-то хрустнуло. Я повернулась и увидела… мужика. Он смотрел на меня во все глаза и протянул в мою сторону трясущуюся от мужского волнения руку.

— Постой… Красота! — прошептал мужик, а я осмотрелась. Это он мне? Точно? Я посмотрела на кровавую морду Метелицы, опускающуюся в «зарплату». Потом на увлеченную морду Бурана, длинным языком проверяющий, осталось ли что-то в горшке.

Мне искренне хотелось думать, что он просто любитель красивой природы.

— Постой, девица! Я не обижу… — как зачарованный произнес мужик, осторожно пробираясь ко мне по снегу. — Красавица… Я не обижу!

Во взгляде его читалось, что он с удовольствием заблудится со мной в лесу.

Я посмотрела на мужика, прикидывая, что по местным меркам он явно считался бы местным олигархом. Вместо тулупа из овечки у него был подбитый мехом плащ. Да и на одежде присутствовали украшения, что по нынешним меркам убогой деревеньки было в диковинку. Волосы на голове у него были курчавые, золотистые. И почему-то напомнили про милых собачек-ретриверов.

Он и сам напоминал мне ретривера, с собачьим взглядом и виляющего передним хвостом.

Мужик был достаточно крупный по современным меркам. И хилым, чахлым по сравнению с Елиазаром.

— Постой! Не убегай! — взмолился мужик, не сводя с меня взгляда.

А у меня что? На лице написано, что я мастер спорта по легкой атлетике?

— Я не обижу… — взмолился он, замирая в шести шагах от меня.

— Зато я могу, — ответила я, глядя на восторженные глаза и довольно глупое выражение лица.

Женская самооценочка отряхнулась от «Фу! А грудь могла бы быть побольше!» и прочих «ну я же не со зла! Меня-то все устраивает!».

— Откуда ты, красавица? — прошептал мужик, едва ли не падая на колени.

— Из лесу, вестимо! Мужчина, у вас ко мне какое-то дело? — спросила я, видя, что он не решается подойти.

— Красавица, — задыхающимся голосом произнес мужик. — Из леса… Неужели? А впрочем…

Шапка полетела на снег.

— Будь моей, — потребовал мужчина, даже не зная моего имени. — Я никогда такой красы не видывал… Немало видел я красавиц разных, но ты… затмила всех их красотой!

Вот так всегда! Нарядишься специально, накрутишься, надушишься, думаешь: «Каждый мужчина, который сегодня увидит мою красоту, отложит собственную свадьбу, передумает менять ориентацию, пообещает расти быстрее, раздумает выходить на пенсию и готов бросить к твоим ногам все сокровища мира!» А в этот день, как назло, мимо тебя проходят даже самый непритязательный контингент, которому для «совместного счастья в личной жизни» требуется от тебя только наличие в графе «пол» буквы «ж» в паспорте.

Но стоит только небрежно стянуть петухов на голове детской резинкой, ужаснуться в зеркале опухшему лицу с огромным прыщом, надеть задом наперед грязные штаны и сунуть ноги в драные кроссовки, накинуть байковый халат с сердечками и вытащить на улицу пакет с мусором, как за тобой строится очередь!

— Извините, я не нарочно, — ответила я, медленно отступая в сторону пушистых друзей. — Молодой человек. Я вас умоляю! Идите, куда шли! Иначе я пошлю вас, а вы обидитесь!

— Постой, красавица! — взмолился мужик. — Взыграло у меня сердце ретивое!

— Это не ко мне! Это к кардиологу! — мрачно отозвалась я, видя, как он за сердце хватается.

— Света белого за тобой не вижу, — умилялся мужик, не сводя с меня глаз.

— Это к окулисту! — вздохнула я, глядя с укором на зверье взглядом: «Вам, конечно, приятного аппетита! Но не могли бы вы ЖРАТЬ БЫСТРЕЕ!!!»

— Очи твои мне все нутро выжигают, — подбирался ко мне мужик, раскинув руки, словно пытаясь меня поймать.

— О, это к гастроэнтерологу, — покачала головой я.

— А кровь кипит, бурлит, молодая… Жить без тебя не могу!

— Анализ крови сдай. Расширенный. И психиатру покажись со своими суицидальными наклонностями, — отмахивалась я. — Ты все запомнил, что только что сказал? Теперь иди и повтори это доктору! А от меня отстань!

Иногда мне кажется, что мужчины путают женщин с докторами. Они даже в любви признаются, как будто диагнозы озвучивают!

— Да как же! — взмолился мужик, пытаясь разбудить во мне любовь. Любовь спала, укрывшись одеялом. И храпела, как три тракториста, почему-то периодически причмокивая, словно целуется с кем-то во сне.

— Как бросить я могу, коли нашел недавно! — шептал мужик, а из его рта вырывался пар. — Тебе навеки сердце отдано! И клятву я свою сдержать сейчас намерен! Пойдем со мной, красавица моя! Я одарю тебя, одену, приголублю… И свет очей твоих мир будет освещать… Уж коли согласишься быть моею, я брошу все к одним твоим ногам.