Виталий Бодров - Охотник Страница 25

…Ночь. Луна, разумеется, круглая, как яблоко. Эльфы праздники только в полнолуние устраивают, уж не знаю почему. За свои традиции они держатся крепче, чем собака за кость.

Вода сверкает, переливается, словно шкура серебряного оленя в брачный период. А на воде, куда ни кинешь взгляд, – как бы плоты. На самом деле со связкой обычных бревен этот плавучий транспорт ничего общего не имеет. Этакие полуживотные-полурастения, выращенные эльфами специально не знаю для какой цели. Что эта живность из себя представляет, понятия не имею, охотиться не доводилось пока.

Над водой море факелов. И темная громада Великого Древа закрывает ровно половину ночного неба, усыпанного яркими летними звездами. По привычке смотрю на звезды, ищу на небе Катум… тьфу ты! Восточную звезду. Совсем обэльфился, даже звезды ихними каракулями именовать стал.

Факелы вспыхивают ярче, праздник начинается.

Каждый из ушастых управляет отдельным плотом, или, как они его именуют, силегом. Кроме меня, потому как, во-первых, уши у меня самые что ни на есть обычные, а во-вторых, силег подо мной нагло тонет. Не говоря уж про то, что не слушается руля. Народ Священного леса считает меня своим, а вот тупая деревяшка признавать этого ни в какую не желает. Потому я занимаю место подле Рива, на его персональном силеге. Уж его-то в здешних местах каждая собака слушается, не говоря уже об эльфах. Кстати о собаках – их ушастые позаимствовали как раз в нашей деревне, до того у человеков с эльфами общих друзей не было.

Звезды вдруг вспыхивают ярко, небо словно приближается к нам. Не могу сдержать восхищенное «ах». Красиво же, ну, право слово, красиво!

Эльфы как по команде берутся за реллары, я тоже тянусь к своему. Рив предупреждающе хлопает меня по руке, делает страшную рожу. Да уж, певец из меня неважный, а уж по здешним меркам и вовсе никакой. Однажды Корланд, один из эльфов, как вы уже правильно догадались, даже пытался мне морду набить за некие упражнения с релларом. Великий музыкант, между прочим, живая легенда эльфийского народа. До сих пор живая, хоть и побитая слегка. Потому как релларом он меня огреть постеснялся из природной вежливости, а на кулачках слабоват оказался. Потом мы с ним помирились, он даже про драку нашу балладу сложил героическую, правда, изменил все и переврал до неузнаваемости. Из меня могучего великана сделал, а из себя, соответственно, отважного героя. Особенно за концовку обидно, победил-то все-таки я! А так, здорово получилось, красиво. Тра-та-та, дзынь-дзынь! Вот так, помру я, а строгие мамаши еще тысячу лет будут детишек пугать страшным великаном Барго.

Сотни релларов одновременно играют мелодию. Вообще-то я понимаю, почему Корланд на меня так вызверился. Мое бряцанье на струнах даже сравнивать смешно с тем, что делают эльфы. Какое-то волшебство, людям совершенно недоступное. Во всяком случае, тем, что в нашей деревне живут.

Великое Древо начинает светиться. Сначала неярко, потом все сильнее. Звезды становятся ближе, будто опускается небо. У меня перехватывает дыхание, рука тянется к реллару. Нет, точно обэльфился, срочно надо мяса сжевать, пока уши не заострились. Мне, как урожденному человеком, можно. Иные эльфийские правила на меня не распространяются. Хотя побратимы и не одобряют моих привычек, а уж ремесло их и вовсе раздражает. Однако же понимают, что иначе нельзя. Это им просто – погладил, скажем, рогоноса по голове с третьего прыжка, он и замурлыкал, довольный. А мне либо рогом, либо хвостом шипастым непременно попадет, да так, что не встану.

Уй! Про Медвежонка-то я совсем забыл! Парень на музыке ведь повернут, а ну как не утерпит да дудочку свою вытащит? Он, конечно, здоровяк, каких поискать, но чтоб от нескольких тысяч эльфов отмахаться, пожалуй, не потянет. Одна надежда, что господа маги его удержат…

В многоголосый хор релларов вплетается еле слышная мелодия дудочки, и надежда немедленно примеряет белые тапочки. А еще говорят, что умирает последней! Вот и верь после этого в сказки!

Реллары, один за другим, недоуменно замолкают. Обреченно вздыхаю, будь что будет. Медведь парню на ухо, конечно, не наступил, к потомству они относятся бережно, да эльфы-то разбираться не станут. И время-то какое подобрал, Праздник Первого Урожая! Когда ушастые хвалу Древу возносят!

Ох, что сейчас будет… Только б не насмерть, что я тогда старосте скажу?

– Чудо какое, – восторженно шепчет Рив. Смотрю недоверчиво: глаза сияют, рот полуоткрыт, будто ребенок, которому лошадку деревянную подарили. – Что это? Откуда?

Неужели обойдется? Вернусь, Звелу жертву принесу. Потому как если это не чудо, то чудес и не бывает вовсе.

– Дудочка, – отвечаю, как головой в омут. – Медвежонок играет.

– Никогда раньше не слышал, – говорит эльф и тихонько трогает струны реллара.

Звуки сплетаются в мелодию, что в абсолютной тишине стелется над водой. Великое Древо вдруг вспыхивает, да так, что смотреть больно. Но я все равно смотрю, потому как на нем начинают появляться плоды. Темные на фоне ослепительного сияния, один за другим. Как много-то! Кажется, в этом году эльфам голод не грозит…

Глава 14

Пир по случаю праздника – дело святое, случись он хоть у людей, хоть у эльфов, хоть у котгоблинов. У гоблинов не бывал, не знаю, хотя дед Сурко сказывал, будто у них каждый день праздник. И каждый же день пир горой. Потому гоблины из тех племен, где еды в достатке, отжираются так, что превращаются в троллей, а те, которые из бедных мест, в конце концов вымирают от голода. Хотя дед Сурко такого порасскажет, только уши оттопырь. Иногда говорит правду, но так редко, что и не упомнить, когда последний раз слышал.

Так вот, насчет гоблинов врать не буду, но есть у эльфийских пиров одно отличие от всех прочих. По традиции, прием пищи очень личное дело, и подсматривать за тем, кто что жрет, считается неприличным, все равно что в сортир подглядывать. Однако какой же праздник без хорошей пирушки? Так, баловство одно. Вот и придумали эльфы специальные такие барьеры, прямиком до подбородка доходящие. Все бы хорошо, но уж больно близко их поставили, побратимам-то моим хоть бы хны, а вот я нет-нет, да башкой к деревяшке приложусь чувствительно. Так, что искры из глаз весь зал освещают.

Мы сидим поодаль от Рива, в отдельной кабинке. Что я там говорил о традициях? Так вот, Риву на них наплевать. Потому как именно светлейший князь определяет, что здесь «освященный веками обычай», а что – «изживший себя предрассудок». Остальные старейшины нужны только для того, чтобы Рив мог рассмотреть проблему с разных точек зрения, если затрудняется принять решение. Или если вовсе не хочет его принимать, а народ требует – нет лучшего способа похоронить проблему, чем передать ее на рассмотрение старейшин. Своими ушами слышал, как они однажды обсуждали проблему пошлин на торговлю с королевством Гьян, о котором после Огненного Потопа никто и не слышал вовсе.