Павел Марушкин - Музыка джунглей Страница 25

– Ты будешь смеяться, но из-за этого случая весь университет стоит сейчас на ушах, – улыбнулся Афинофоно. – Там действительно произошло что-то крайне необычное, Гро. Омайготт обещал заплатить хорошие деньги любому, кто сможет разобраться в ситуации. Он просто вне себя.

– Угу. Бьюсь об заклад, виноватыми в конце концов окажутся обезьянцы.

– Да ладно тебе…

– Ты уж поверь. Избили кого-то? – конечно, обезьянцы; обнесли квартиру – ну кто же ещё может залезть в форточку? Даже если у тебя во дворе мусорные бачки не вывозят неделями, и тут без них не обошлось.

– То, что там случилось, очень похоже на некое зловредное чародейство.

– Гм… Я, конечно, не специалист, но, на мой непросвещённый взгляд, зловредное чародейство – это всякие там таинственные огни, ожившие мертвецы и всё такое прочее. А жареный бройлер… Ты-то сам что по этому поводу думаешь?

– Ну… – Афинофоно поставил опустевшую кружку на столик и знаком потребовал у кельнера другую, – есть у меня на этот счет одна любопытная теория. Ты в курсе, что за последние полгода население Бэбилона увеличилось почти на десять тысяч, причём в основном за счет обездоленных наводнениями?

– Нет, – удивился Громила. – Правда, куки и вправду последнее время на улицах кишмя кишат. А при чем здесь это?

– При том, всё при том. Знаешь, что такое «коллективное бессознательное»? Я имею в виду не психологический термин, а бормотологический.

– Слышал краем уха. Общее ментальное поле, резонанс воль и прочая чушь.

– Не такая уж и чушь, если вдуматься. Вот представь себе: по улицам бродят тысячи голодных дикарей, привыкших к совершенно иному образу жизни. В городе они впервые, прокормиться им тут очень трудно. А что они видят вокруг? Не просто достаток, а роскошь, вопиющую роскошь! Какой-нибудь куки, для которого пёстрая тряпка и сытный ужин – предел мечтаний, вдруг оказывается на авеню, сплошь занятой дорогими бутиками и ресторанами. Понимаешь, о чём я?

– Об уличной преступности? – усмехнулся Громила.

– Да брось! Уличная преступность – это изобретение города, а не леса. Нет, эти бедолаги – всего лишь робкие тени в наших каменных джунглях. Но они видят, как живем мы, видят всё это изобилие. И какие, по-твоему, чувства они могут испытывать?

– Самые разнообразные, – пожал плечами Громила. – Жажду обладания, гнев, страх, восхищение…

– А теперь представь, что все эти эмоции, обострённые к тому же голодом и помноженные на немалые паранормальные способности, концентрируются на сравнительно небольшом пятачке суши! Кстати, среди этих лесных парней колдуны встречаются довольно сильные, можешь мне поверить. Собственно говоря, джунгли способствуют этому. Например, почувствовать направленный в спину взгляд сможет далеко не каждый горожанин, но в Лесу без такого умения не выжить.

– Но почему именно жареная курица, вразуми меня предки! Да ещё и гигантская!

– Да всё очень просто: потому что куки хотят есть. И ещё они хотят социальной справедливости. Вот их мечты и воплощаются в подобных простых и ярких символах.

– Хорошо, что я не особо жажду социальной справедливости! – Громила вновь поморщился и осторожно тронул затылок.

– Так-таки не жаждешь? – лукаво спросил Афинофоно.

– Не-а. Я её ТВОРЮ! – каюкер скорчил зверскую рожу.

Волшебник рассмеялся.

– Попадись мне только эти антиприматы! – проворчал Громила. – Слушай, а ты делился своими догадками с коллегами?

– Зачем? – пожал плечами Афинофоно. – Во-первых, они тут же раскритиковали бы меня в пух и прах, стали бы требовать, чтобы я доказал хоть одно из своих утверждений, потом в очередной раз сцепились бы между собой, ну и так далее; а мне работать надо. К тому же я не вижу никакой практической ценности в этой теории. Так, разминка для ума.

– Странный вы народ, бормотологи, – покачал головой Громила. – Вот мне по крайней мере один практический вывод очевиден.

– Какой же?

– Не стоит браться за каюкинг этого монстра. Трудно устроить каюк гигантской жареной курице с садистскими наклонностями, особенно если её на самом деле как бы и нет.

Плоты медленно рассекали речную гладь. По мере того как они продвигались вперёд, пейзаж менялся. Русло становилось всё уже, зелёные стены джунглей подступали к самым бортам, а иногда и вовсе смыкались над головой. Воздух был до такой степени напоён горячей, удушливой влагой, что дышать временами становилось просто невыносимо. Даже стиб прекратили на время свои шуточки и старались как можно реже выбираться из-под навеса. Гребцы менялись чаще, чем обычно. Разноцветные насекомые садились на влажные брёвна, шевелили усиками-антеннами; чёрные водяные змеи извивались в зеленовато-бурых мутных струях – не проходило и часа, чтобы кто-то из смоукеров не отгонял ползучих тварей от борта. Ароматы экзотических орхидей смешивались с вонью гниения. Птичий гомон порой становился просто оглушительным. К полудню, когда жар солнца достигал своего пика, а испарения становились настолько густыми, что за несколько десятков метров ничего нельзя было разобрать в плотном мареве, плоты останавливались. На ногах оставалось только несколько часовых – наиболее крепких и хорошо отдохнувших. Ко всему прочему добавились неисчислимые стаи москитов – мелководье протоки и её болотистые берега оказались просто рассадником их личинок. Смоукеров спасал лишь табак; курили все, несмотря на необходимость экономить. Стибкам приходилось ещё хуже.

Гребцы теперь работали вёслами осторожно – Пыха боялся сесть на мель. Несколько раз брёвна с чуть слышным шорохом царапали дно. Вдруг передовой плот уткнулся в скрытый среди водорослей подводный камень и резко остановился. Куривший сидя на корточках молодой смоукер не удержался и полетел в воду от резкого толчка. По счастью, второй плот как раз немного отстал, не то паренька защемило бы между брёвен.

– Стой! Стой! Осади назад! На камень сели! – понеслось над водой.

Не без труда снявшись с мели, путешественники вышли за поворот – и взглядам их открылась обширная водная гладь. Протока, по которой они плыли последние дни, здесь становилась совсем мелкой, но растекалась широко. Пыха поднял руку, останавливая гребцов, и, оценив ситуацию, произнёс волшебное слово:

– Перекур.

Песок зашуршал по днищу. Смоукеры зашевелились, доставая трубки. Большой Папа и Свистоль внимательно осматривали берега.

– Похоже, придётся перетаскивать плоты волоком, – высказался шаман. – Надо бы парочку лесин вырубить для рычага. Вёсла тонковаты, поломаем только.

– Может, повременим? – неожиданно предложил Большой Папа. – Давление падает; скоро будет дождь. Глядишь, и вода подымется.