Генри Олди - Герой должен быть один Страница 25

Герои?

Все?

Полубоги, боги на четверть, на треть, на одну пятую… отцы, сыновья, внуки, правнуки?

Зачем мы?

Зачем мы все?!

…За последние три года, прошедшие со дня основания новой палестры, у Амфитриона часто находилось время для размышлений. Жизнь текла размеренно и спокойно, не отягощенная происшествиями, боги забыли про семивратные Фивы, перестав баловать их своим опасным вниманием; Амфитрион был богат, знатен, прославлен и взыскан судьбой, счастлив женой и детьми, любим друзьями…

Все это было правдой.

Как правдой было еще и то, что он до сих пор не научился прощать обиды и гордиться милостью с чужого плеча, чье бы оно ни было, это плечо.

Просто Амфитрион научился жить под острием невидимого меча.

А еще он узнал о приступах безумия у Алкида – случавшихся регулярно, два-три раза в год.

Через шесть месяцев после начала занятий Алкида прихватило прямо в палестре; к счастью, это произошло почти на закате, когда, кроме задержавшихся у сломанной колесницы Амфитриона с сыновьями, вокруг никого не было. К счастью – потому что, попытавшись скрутить беснующегося Алкида, Амфитрион был отброшен в сторону, затылком ударился об угол колесничного основания и на миг потерял сознание.

Очнувшись, он увидел Ификла, склонившегося над обессиленным братом, – и не стал спрашивать, кто остановил Алкида, или того демона, что сидел в Алкиде.

С этого дня Амфитрион, подобно Алкмене, никогда не путал мальчишек, различая их мгновенно и безошибочно; и еще с этого дня он перестал приносить жертвы Гере.

«Поколение героев», – снова подумал Амфитрион.

Поколение проклятых?

2

– Душно, – зачем-то повторил Автолик, звонко хлопая себя по волосатой груди.

Амфитрион кивнул.

Гимнасий взорвался множеством голосов и шумом грандиозной потасовки.

– Дружки Поликтора из умывальни вернулись! – расхохотался Автолик. – Ну, сейчас начнется!.. Держитесь, Амфитриадики!

Амфитрион поднялся на ноги, подмигнул Автолику и Кастору, затем многозначительно приложил палец к губам и, шагнув в сторону, спрятался за углом гимнасия.

Вовремя – дверь зала внезапно распахнулась, наружу вылетели двое разгоряченных мальчишек и тут же принялись захлопывать злополучную дверь и подпирать ее увесистым поленом (видимо, припасенным заранее).

Захлопнули.

Подперли.

И завизжали от восторга, как визжат только в восемь лет.

– Так-так, – зловеще произнес Автолик, и тощие мальчишечьи спины мгновенно напряглись в ожидании неведомо чего. – Буйствуем, значит… Позорим имя отца и учителей своих. В глаза небось смотреть стыдно, вот и поворачиваемся задницами…

Мальчишки вздохнули и повернулись лицом к Автолику, безуспешно пытаясь пригладить волосы и придать себе достойный вид.

– М-да, – протянул Автолик, вглядываясь в совершенно одинаковые физиономии. – Ну что ж, признавайтесь для начала – кто есть кто?

– А чего они, – засопели оба брата, без особого смирения потупив нахальные глаза, – чего они маленьких-то обижают?..

– Оглохли?! – прикрикнул на них Автолик. – Я спрашиваю – кто есть кто?! Маленькие…

– Алкид я, – поджал губы левый мальчишка. – Сами ж видите! Чего спрашивать-то?!

Капля пота стекла у него по щеке к углу рта, и он живо слизнул ее языком.

– И я – Алкид, – обиженно заявил правый мальчишка. – Я Алкид, а ты дурак. И врун.

Капля пота стекла у него по щеке к углу рта, и он живо слизнул ее языком.

А потом показал язык брату.

Широкий такой язык, лопатой… небось врать таким языком – одно удовольствие.

Кастор взвесил копье на руке и с интересом глянул на Автолика, дергавшего себя за бороду. Автолик стоически перенес этот взгляд, с хрустом размял пальцы и потянулся за учительским раздвоенным посохом.

– Ну, я – Ификл, – поспешно сообщил левый. – Клянусь вашим папой Гермесом, учитель, Ификл я… и глаза у меня умные, и веду я себя хорошо…

– И только дурак тебе поверит, – завершил правый. – А учитель Автолик не дурак, он умный, он сразу видит, что это я – Ификл, потому что я хороший, и меня посохом бить не за что… а Поликтор – козел драный, я ему так и сказал!.. И еще скажу…

Дверь гимнасия угрожающе содрогнулась под напором изнутри.

– Полено уберите, – велел Автолик, чуть отвернувшись, чтобы скрыть предательскую улыбку. – После разберемся.

Братья переглянулись – и две босые ноги мигом вышибли полено, заставив его перекувырнуться в воздухе. Кастор оценивающе сдвинул брови, косясь на Автолика, борец хмыкнул в бороду, глядя, как мальчишки отскакивают от двери, – и из гимнасия кубарем вывалилась добрая дюжина подростков, образовав на земле кучу малу.

– Маленьких! – радостно завопили братья. – Маленьких обижают!..

И ринулись в месиво из тел, топчась по чьим-то спинам, пиная затылки и ягодицы, с упоением раздавая тумаки направо и налево. Поднялась туча пыли, Автолик от хохота свалился с бордюра и принялся кататься по песку, как возбужденный зверь, и даже на правильном лице Кастора появилось нечто напоминающее снисходительное одобрение.

– Довольно! – приказал Амфитрион, появляясь из-за угла гимнасия, и все стихло. Властный голос бывшего лавагета словно отрезвил собравшихся – опять занялся копьем Кастор, Автолик начал отряхиваться, прекратили орать подростки, а братья Амфитриады с видимым сожалением оставили поле боя и подошли к отцу.

– Алкид? – сказал Амфитрион, глядя в упор на того сына, чья шея и плечи были исцарапаны так, будто он продирался сквозь дикий шиповник.

– Да, папа, – покорно отозвался тот.

– Ификл? – это относилось ко второму, с кровоточащими ссадинами на обеих ногах.

– Да, папа…

– Десять кругов в темпе погони! И еще пять в походном темпе… Живо!

Когда близнецы умчались прочь к беговым дорожкам, а возмущенные подростки попытались было жаловаться, но были отправлены на площадку для метания диска; когда осела пыль, отсмеялся Автолик, унес копье Кастор, а Амфитрион и вовсе покинул палестру, отправившись домой, – к палестре подъехала богато украшенная колесница, запряженная вороной парой.

Автолик, даже и не подумав накинуть на себя хоть что-нибудь из одежды, угрюмо наблюдал, как колесница останавливается в двадцати шагах от него и, набросив поводья на столб, с нее спрыгивает очень высокий юноша лет семнадцати-восемнадцати; спрыгивает и танцующей походкой направляется к Автолику.

– Радуйтесь! – еще издалека начал гость. – Так это и есть знаменитая палестра Амфитриона Персеида?

– Это и есть, – без особого радушия отозвался Автолик, ставя ногу на край бордюра и сцепляя пальцы обеих рук на выпуклом колене.