Денис Юрин - Турнир Страница 25

Возможно, худощавая старуха прочла мысли застывшего возле двери гостя, а может быть, его несвоевременное появление мешало ей полностью отдаться созерцанию плавных движений прекрасных тел. Как бы там ни было, но она начала разговор, правда, обратилась не к гостю:

– Милена, милочка, он пришел. Займись! – отдала указание старуха, не отрывая похотливых глазенок от зрелища.

– Сама, – буркнула в ответ рыжеволосая, не вынимая гусиного пера изо рта и даже не приподняв головы над книгой.

– Ты что, не видишь?! Я занята! – раскапризничалась, как младенец, старуха. – Когда еще случай представится, такой танец узреть! Глянь, ты только глянь, какие девицы красивые, и двигаются сносно… правда, вон та, с красным пером, что-то лениться стала. Нету в ней страсти, ох, нету! Иссякла вся страсть!

Рыжеволосая проигнорировала жалобу старшей подруги. Видимо, книга была столь увлекательна, а содержащиеся в ней сведения столь полезны, что ведьме не было дела ни до танца, ни до нытья компаньонки, ни до гостя, которого они сами пригласили, притом явно не для праздной беседы. Поняв, что ее просьба не будет удовлетворена, старуха тяжко вздохнула и, обиженно надув щеки, хлопнула в ладоши, положив тем самым конец мучениям изрядно подуставших извиваться и трогать друг дружку девиц.

– Что в дверях встал-то? Проходь да садись! – на этот раз старая дама обратилась к гостю, правда, как-то недружелюбно, обойдясь даже без легкого кивка вместо приветствия, сразу избрав приказной тон и перейдя на неуважительное «ты».

Одежда благородного человека, в которую исключительно ради этой встречи облачился Дитрих, не была принята прозорливой дамой почтенных лет всерьез. Она (или он) знала, что перед ней стоит обычный разбойник, но, видно, не ведала, кем он был до того, как избрал своим делом низкий лесной грабеж. Гангрубер про себя отметил этот факт и тут же сделал заключение, что знакомство с персоной, на которую лжеведьмочки ссылались в послании, было шапочным. Скрыв свою догадку под маской холодного безразличия, разбойник неторопливо пошел к камину, стараясь не соприкоснуться плечами с быстро пробежавшими мимо него к двери танцовщицами. Бесспорно, смотреть на их прелести было куда приятней, чем на старческое недоразумение, да и рукой дотронуться до них хотелось, но Дитрих боялся, что даже мимолетное соприкосновение с нежной кожей девиц или пахнущими благовониями волосами собьет серьезный настрой, так нужный для предстоящей беседы.

– Давай-давай, пошевели ж топталками! Чего такой неживой?! И так полночи из-за тя коту под хвост, так хоть теперь пошустри! – торопила гостя дама, призывно помахивая костлявыми плетьми рук и колыхая тем самым безобразием, которое, к сожалению, не в силах был скрыть слишком тонкий пеньюар. – Не стесняйся, не стесняйся, родимый! Что оробел?! Тетки голой не видел, что ль?! Садись живей, да и уж начнем о дельце болтать, – рассмеялась престарелая бесстыдница и совсем уж неучтиво подтолкнула ногой в сторону гостя тот самый табурет, на котором только что покоились ее когтистые нижние конечности.

– Совсем, хрычовка, сбрендила на старости лет! Чтоб я на скамью сел, которую твои лапища провоняли?! – проворчал Дитрих сердито и метким ударом ноги отправил табурет прямиком в камин.

Огонь в очаге ярко вспыхнул, получив новую порцию пищи. Старуха ехидно захихикала, показав зубки с гнильцой. Перо в руке рыжеволосой на миг перестало скрипеть. В недрах подушек на кровати что-то пришло в движение. А больше… больше ничего не произошло. Дерзкая выходка разбойника и его оскорбительные слова были восприняты как должное, как достойное начало плодотворного разговора.

– Ну что, тянуть не будем! К делу, развратницы! Я Дитрих Гангрубер, разбойник, – представился гость, предусмотрительно встав к собеседнице вполоборота… так, чтобы держать в поле зрения письменный стол и кровать, где находились подружки старухи. – Зачем благородные дамы презренного мерзавца звать изволили?

– А ты сам-то как думаешь? – ухмыльнулась старушка, между делом ища, куда бы поставить почти пустой бокал, но, так и не найдя достойного места, отправила его вслед за табуретом в камин. – Какой же подлец, позволь узнать, тебя научил так бессовестно врать и благородных дам обманывать? – с издевкой произнесла собеседница почтенных лет, лукаво глядя на стоявшего перед ней вруна снизу вверх. А затем, неожиданно изменив выражение лица с игривого на серьезное, назвала другое имя: – Дарк Аламез, моррон!

В горле разбойника застрял ком. Это было его имя; имя, которое он не слышал уже целых три года; имя, не известное никому не только в графстве Дюар, но и во всей огромной Геркании.

«Я был прав! Они такие же, как и я, они морроны! Только с собратьями по клану Мартин мог так разоткровенничаться, что назвал мое настоящее имя! Наверняка он их и подослал! Что ж сам, прохиндей, не пожаловал?! Боится, что ль, мне на глаза показываться?! Ведет себя как несмышленыш-кутенок: нашкодил в башмак и прячется в дальний угол!» – пронеслось в голове хоть ожидавшего такого развития разговора, но все равно застигнутого врасплох Аламеза.

Уж слишком рьяно компания путешествующих притворщиц взяла быка за рога; он не успел присмотреться к странным особам, и пока еще не знал, как себя повести, в частности, сознаться сразу, что это он, или какое-то время прикидываться дурачком?

– Давай избавим друг друга от совершенно излишней части беседы: «…Ой, да это ж не я! Вы обознались!..» – пришла на помощь сомневающемуся гостю запищавшая тонюсеньким голоском и закривлявшаяся старушка. – А щас еще сделаешь глазища с тарелки, изумленно вскинешь брови и задашь всем вопросам вопрос: «…А кто такие морроны?» Иль нет? Просто по-мужлански хамить начнешь? Поверь, дружок, не надо всего этого дешевого дерьмеца! Мы и сами спектаклю устроить могем!

Дарк Аламез, он же Дитрих Гангрубер, еще не вышел из оцепенения и не решил, как себя повести, но, впрочем, каких-либо ответных действий с его стороны и не потребовалось. Едва рот старушки закрылся, как иллюзорная пелена спала с его глаз, а в кресле возле камина сидела совсем иная особа: мужского пола, примерно тех же лет, что и пропавшая дама, одетая, к сожалению, в тот же самый прозрачный пеньюар. Ноги сидевшего в кресле стали чуток короче, а ступни избавились от уродливых узелков вздувшихся вен и мерзких наростов вместо ногтей. Кожа по всему телу по-прежнему осталась морщинистой, старческой, но уже не свисала мешками с костей, поскольку у собеседника появились мышцы, притом в довольно большом количестве для его почтенных лет. Но более всего поразило Аламеза то, какие разительные изменения претерпело лицо притворщика. Мало того, что оно мгновенно превратилось из женского в мужское, а из человеческого в полуэльфийское, оно еще и стало знакомым, чего моррон никак не ожидал.