Терри Брукс - Шкатулка хитросплетений Страница 25

— Я слуга короны.

— Ты ее раб. — Она чуть наклонила голову, и волосы ее блеснули искрой черного огня. Ее взгляд пронзал его. — Ты не способен принять решение, противоречащее приказу твоего господина. Ты не способен сам выносить суждения. Ты взял меня в плен, не спросив, зачем это нужно. Ты делаешь все, что тебе велят, и тебя не заботят причины твоих поступков.

Ну какой смысл с ней спорить. Им обоим это ничего не даст. Он плохо владел словами, а она не обладала чувством чести и не умела повиноваться. Они пришли из разных жизней.

— Кто он, этот король, пожелавший мной обладать? — демонстративно осведомилась она. — Назови его имя.

И он снова не смог ответить. Он уставился на нее, чувствуя себя загнанным в тупик.

— Ты настолько невежествен, что даже такого не знаешь? — настаивала она, и ирония придала ее гневу еще большую остроту. — Или боишься назвать его мне? Кто именно?

Он молчал, но отвести взгляд не мог. Она медленно покачала головой. Лицо у нее было жесткое и холодное, с этими темными волосами и бледной кожей, упрямым подбородком и сверкающими глазами. Но одновременно она была прекрасна. Она была безупречна, словно любимое воспоминание, приукрашенное временем, сточившим все острые углы, стершим все шероховатости, скрывшим все изъяны. Она очаровывала его, даже не прилагая к этому никаких усилий, не добиваясь этого. Она вела его мимо своего гнева и отчаяния, увлекая от того, что было, к тому, чего никогда не должно быть.

— Что бы я тебе ни сказал, — заставил он себя ответить, — это тебе ничего не даст.

— Так хотя бы попробуй! — прошептала она, и голос ее вдруг смягчился. — Дай мне хоть что-то!

Но он не мог. Ему нечего было сообщить. У него был только он сам, а он был ей не нужен. Ей нужны были причины, понимание — их у него не было. Он был в таком же недоумении, как и она сама, попав в неизвестное ему место, в непонятную ему ситуацию. Лабиринт был тайной, которую он не мог разгадать. Чтобы сделать это, надо было сначала из него вырваться. А это, как интуитивно чувствовал он, будет непросто.

— Ты не испытываешь ко мне совсем никакой жалости? — печально спросила она, но на этот раз в ее голосе прозвучала мгновенно выдавшая ее фальшь.

— Мои чувства не имеют никакого отношения к происходящему. Я выполняю то, что от меня требуется.

— И что же от тебя требуется? — взвизгнула она, снова переполняясь гневом и горечью, отбросив всю напускную беспомощность. — Ты выполняешь то, что тебе приказывают, жалкая ты тварь! Ты кланяешься и унижаешься, потому что больше ничего не умеешь! Что от тебя требуется? Лучше бы мне попасть в самую черную пропасть на земле, чем хоть раз выполнить чей-то наималейший приказ!

Он невольно улыбнулся.

— Так и получилось, — ответил он. — Где же мы еще, если не там?

Она вмиг отпрянула от него, жалкая, растерянная. Они долго молча сидели рядом. Химера спала, гнусаво всхрапывая, подергивая конечностями, словно ступни и ладони ей прижигали раскаленным железом. Дама один раз взглянула на нее и снова отвела глаза. Она не смотрела назад. Она не смотрела на рыцаря. Она смотрела в какую-то точку чуть вправо от себя, где трава в тени увяла, а почва растрескалась и пошла пылью. Она сидела так очень долго, а рыцарь незаметно наблюдал за нею — помимо воли, неохотно. Она была настоящей тайной, но причина ее страданий была гораздо более глубокой, чем она готова была ему признаться. Эта причина была громадной и тщательно скрытой, и его слабый разум не позволял ему проникнуть в ее источник.

Он ощутил, что в нем поднимается какое-то странное чувство. Ему следовало бы сказать что-то, что умерило бы ее боль. Ему следовало бы сделать что-то, что облегчило бы груз ее страданий. И тут он задумался над словами, которые она ему выпалила, над обвинениями, которые она ему бросила. В них была правда. Он отдан служению другому человеку, подчинен чужим желаниям, отстаивает чужие интересы. В этом суть его жизни в качестве защитника короля. Рыцарь в доспехах, чьи оружие и сила решают все проблемы, — вот его роль. Если задуматься, то это казалось слишком малым. Это было определением его сути и тем не менее вмещалось в одну только фразу. И это — сумма всех его элементов? Неужели в нем больше ничего нет?

Кто он?

— Знаешь ли ты, что ты со мной сделал? — вдруг услышал он вопрос дамы. Он мгновенно повернулся к ней. Она не смотрела на него. Ее взгляд был по-прежнему устремлен на тот же кусок голой земли. По ее щекам пролегли влажные полосы, начинавшиеся от холодных, пустых глаз. — Знаешь ли ты? — с отчаянием прошептала она.

Ночные тени окутывали и Заземелье. Все восемь лун зашли, тучами затянуло небо и скрыло звезды. Темнота была глубокой. После дневной жары воздух стал безветренным и влажным, и вся земля затихла, упарившись.

Бурьян не испытывал неприятных ощущений, выйдя из пещеры и углубившись в окружавший ее лес. Он был волшебным существом и не конфликтовал с природой, в каком бы настроении она ни находилась. Чудище двигалось вперед, как облако черного тумана: таким оно стало после своего долгого плена в Шкатулке Хитросплетений. Но эта нематериальная форма уже начинала сгущаться и определяться, потому что свобода возвращала ему лицо и тело, которым оно обладало прежде. Уже очень скоро оно получит обратно и то, и другое. Тогда будет возможно отомстить всем тем, кто причинил ему зло. Этой мести Бурьян жаждал отчаянно.

Долгие века у него не было никаких других мыслей. Когда-то он был могущественным эльфом, существом, чья волшебная сила потрясала и внушала трепет. Он использовал ее таким образом, что вызвал ярость и отвращение своих родичей, обитавших в волшебных туманах — мире всех эльфов. Они объединились, поймали его в тот момент, когда он считал себя неуязвимым, и заточили его. Его бросили в туманы Шкатулки Хитросплетений — устройства, которое они создали с помощью собственного волшебства и из которого ничто не могло вырваться. Снаружи на Шкатулку поместили замки — и Бурьян не мог до них дотянуться.

Такое заточение должно было вымотать его, разрушить его волю, заставить забыть все, что он знал до заключения, и в конце концов превратить в пыль. Но эта попытка не удалась. Он оставался в ловушке очень долго, но ничего не забыл, и его ненависть к тем, кто был виновен в его пленении, только росла.

И стала очень большой.

Бурьян легко двигался в ночи. До места назначения идти было недолго, и он не спешил. Он подождал, чтобы Хоррис Кью и птица заснули: ему надо было скрыть от них свои планы. Они по-прежнему должны считать его своим другом. Конечно, он им не был. Человек и птица были пешками, и Бурьян соответственно ими распоряжался. Если им нравилось считать себя чем-то большим, если они считали нужным делать это из-за собственной жадности и глупости — тем лучше. Это в естественной природе вещей. Они смертные существа и поэтому стоят намного ниже Бурьяна. Ими всегда можно пожертвовать.