Вера Камша - Кесари и боги (сборник) Страница 25

– Я счастлив, что брат Хуан обрел себя в борьбе с ересью, – поджал губы Пленилунья. Пятнадцать лет назад шурин герцога де Ригаско просил о приеме в Протекту и получил отказ. Пленилунья предпочитал аристократам незнатных провинциалов, а больным – здоровых. В чем-то он был прав, потому-то Хайме его и ненавидел.

Торрихос молчал, переводя ласковый взгляд с соперника на подчиненного и обратно. Он ждал достойного ответа, и Хайме ответил.

– Нет предела моей благодарности герцогу де Пленилунья. Ведь это он направил мои стопы к Церкви, где я обрел утешение и исцеление. Но что за дело предстоит мне расследовать? Видимо, следует поторопиться?

– Оно, как заметил мне сеньор Пленилунья, довольно заурядно, – неспешно произнес кардинал-инкверент, – к тому же излишняя спешка приносит больше вреда, чем пользы. Не следует подпускать к овцам волка, но пастухам нужны собаки, а у многих псов волчья стать. Вам придется решить, кто перед вами – упорный еретик или же заблуждающийся, чью душу еще можно спасти.

– А также определить, является ли упомянутый суадит отравителем, – подал голос глава Протекты, – и почему он проживает отдельно от соплеменников.

– Я спрошу его.

Выходит, камнем преткновения стал какой-то отравитель, то ли лекарь, то ли виноторговец, то ли повар. Что ж, войны начинались и из-за меньшего. Повод найдется, было бы желание, а оно у Пленилуньи есть.

– Йона бен-Авнер, именуемый чаще Хоньо Бенеро, сорока трех лет от роду. – Торрихос шевельнул бумагами, раздалось змеиное шуршанье. – Суадит из Гомейсы. Семнадцать лет служил маркизу де Мадругана. После смерти последнего купил дом недалеко от Бычьего рынка, где и поселился. Некий Винсенте Камоса, доктор медицины и, по мнению Протекты, добрый мундиалит, утверждает, что Бенеро, не будучи христианином, изготовляет лекарства и пользует ими больных.

– Камоса с двумя свидетелями, подозревая бен-Авнера в том, что он режет живое тело, потребовали осмотра дома, – добавил от своих щедрот Пленилунья. – Суадит их не впустил, что является косвенным подтверждением его вины. Как известно, закон запрещает суадитам и синаитам прописывать и готовить лекарства, если они не одобрены врачом-мундиалитом. В отсутствие такового посредника изготовление лекарств карается наравне с торговлей ядами.

– Только если доказано, что суадит или же синаит пользует христиан, – уточнил Хайме, и Торрихос медленно опустил веки, благословляя подчиненного на бой, – если же врач занимается составлением зелий и лекарств, но не продает их христианам и не прикасается к телам христиан, его не в чем обвинить. Обещаю сегодня же заняться этим делом. Если Бенеро не был крещен, он не является еретиком, но обязан открыть дверь проповеднику.

Кардинал-инкверент пошевелился:

– Его святейшество учит, что богоугодны не чрезмерная строгость к виновным, но снисходительность, мягкость и сострадание. Он желает, чтобы раскаявшихся не преследовали и дали им все права, как будто бы они и не грешили. Возьмите письмо Камосы, прочтите его, а затем расспросите лично. Не торопитесь – дом Бенеро взят под охрану. Преступник, если мы имеем дело с преступлением, больше не причинит вреда и не исчезнет, как пресловутый дон Диего.

Глава 2

Плотный бровастый человек с вежливым равнодушием смотрел, как на его крыльцо поднимались дознаватели. Он не казался ни возмущенным, ни удивленным, хотя последнее было бы откровенным притворством. Если в доме торчат альгвазилы, жди гостей повыше и вспоминай свои прегрешения. Или недоброжелателей.

Во дворе, почуяв чужих, лаяли собаки – в отличие от хозяина они своих чувств к незваным гостям не скрывали. Псов было много: Бенеро в точном соответствии с доносом держал чуть ли не псарню, но вот скармливал ли он собакам трупы христианских младенцев? Вряд ли…

– Вы кого-то ждете, благочестивый брат Хуан? – Знакомый уверенный голос положил конец раздумьям. – Не нас ли?

– Никоим образом. – Хайме, не оборачиваясь, шагнул за порог, захлопнув на совесть сработанную дверь перед самым носом капитана Арбусто дель Бехо. Заподозренный в отравительстве врач не повел и бровью, зато угодивший между молотом Протекты и наковальней Импарции сержант альгвазилов мучительно засопел. Хайме предпочел не услышать. Неторопливо перекрестившись, он внимательно осмотрел обширную прихожую, напоследок заглянув в перевитое коваными железными лозами оконце. Арбусто торчал на крыльце, прожигая взглядом толстенные доски. Капитану не было дела до суадита, но брата Хуана он бы швырнул в костер с наслаждением. И кто бы мог подумать, что при первой встрече они друг другу понравились!

Оба сражались с лоассцами и были ранены, оба рвались спасать Онсию от «белолобых», оба ждали ответа всесильного герцога и дождались. Стали б Арбусто и де Реваль друзьями, возьми Пленилунья обоих, или честолюбивый провинциал рано или поздно все равно возненавидел бы участника легендарной схватки и родича де Ригаско?

Брат Хуан с трудом оторвал взгляд от напряженной широкоплечей фигуры. Не пустить Арбусто на порог приятно, но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Или тот, кто смеется редко. Пленилунья не смеялся никогда. Зачем ему понадобился суадит? Драконы не ловят мышей, а из-за Бенеро вот-вот полетят искры и головы. Что ж, если не знаешь, что к чему, будь безупречен.

– Брат Селестин, брат Доминик, займитесь книгами. Как всегда, три списка – допустимые, запрещенные и сомнительные. Сеньор Ривера, ваше присутствие как врача, на предварительном допросе не требуется. Возьмите двоих помощников и в присутствии брата Фомы проверьте, есть ли в доме лекарства в количестве достаточном, чтобы говорить о торговле. Постарайтесь установить, что это за лекарства. Брат Хоакин, обойдите дом от подвала до чердака. Вы знакомы с делом и знаете, что искать. Не забудьте о псарне и колодце. Нотариус…

– Да, сеньор! – Статный молодой красавец походил на офицера, а занимал место чернильной крысы. Болен, труслив или подослан? Что ж, пусть слушает, больше Коломбо никакой шпион не разнюхает.

– Будете со мной.

Оставаться в прихожей было незачем. Хайме кивнул сержанту и, не дожидаясь, когда тот, пока еще вежливо, возьмет обвиняемого за плечо, направился в глубь дома. Запах воска, книжных переплетов и трав напоминал о жилище Лиханы, где Хайме де Реваль провалялся несколько месяцев. Вызванные Хенильей родители не сразу узнали сына, да он и сам себя не узнал, впервые после болезни глянув в зеркало. Потом привык и к седине, и к украсившему лоб шраму, и к тому, что об армии и верховой езде лучше забыть.