Della D. - Метаморфозы Страница 25

И каждый раз, когда в своем «логическом построении» она доходила до этого эпизода, она краснела и теряла нить. Это был полный ступор. Она просто не могла думать дальше. Потому что, вспоминая этот поцелуй, она даже сейчас покрывалась мурашками от удовольствия. Она помнила, как кружилась ее голова, как подгибались колени, по позвоночнику пробегал электрический разряд, а в груди что‑то томительно ныло, словно рвалось наружу. Она задавалась вопросом: будь Снейп в своем облике, она чувствовала бы то же самое?

«Нет, невозможно! Этот человек презирает и унижает меня с первого курса. Он декан Слизерина… Он, черт побери, более чем в два раза меня старше! Он некрасив, у него отвратительные манеры, самый ужасный характер, который я только видела, и прошлое, темное до непроглядной черноты».

Вместе с тем, она была вынуждена признать, что с возвращением этих людей на свои места, она больше не чувствовала к Гарри никакого влечения. Он снова стал ее лучшим другом, и никаких мурашек!

Но Гермиона Грейнджер не была бы Гермионой Грейнджер, если бы не верила в научный подход, который включал в себя утверждение: если что‑то невозможно рассчитать в теории, это надо опробовать на практике. Поэтому, набравшись смелости, она затащила Гарри в комнату старосты, как следует заперла дверь (чтобы не было неожиданностей) и, глядя в его изумрудные глаза, волнуясь, попросила:

— Гарри, мне очень нужно, чтобы ты меня поцеловал.

У юноши от этого заявления отвисла челюсть.

— То есть как?

— Как обычно. Как свою девушку.

— Гермиона, — забормотал он, — ты мне всегда нравилась, и я тебя люблю, но только как друга. И потом, у меня есть Джинни, а у тебя – Рон…

— Вот дурачок, — улыбнулась она. – Я не пытаюсь тебя соблазнить, — непринужденно сообщила Гермиона. «Не сегодня», — добавила она про себя. – Я просто ставлю эксперимент. Пожалуйста! Друг ты мне или нет?

— Ну… Ладно. Только Джинни об этом никогда не узнает, обещай!

— Клянусь тебе, — она даже по старой маггловской привычке подняла руку. – Ну!

Он приблизился к ней, неуклюже положил руки на плечи, затем коснулся ее губ. Сначала робко, потом увереннее. Она приоткрыла рот, пуская его язык, о чем тут же пожалела. Это было даже хуже, чем с Роном. Ее не покидала мысль об инцесте.

Стойко перетерпев его поцелуй (чтобы не обижать друга, он ведь мог неправильно ее понять: мужчины такие ранимые!), она отстранилась и, бодро улыбнувшись, изрекла:

— Спасибо. Ты настоящий друг!

— Пожалуйста, — он просиял. – Надеюсь, тебе это помогло.

— Очень, — соврала она.

Но как только за ним закрылась дверь ее спальни, улыбка сползла с лица. По всему выходило, что не образ Гарри сделал тот поцелуй таким особенным. Для чистоты эксперимента теперь стоило проделать то же самое со Снейпом.

«Да уж, представляю, — хихикнула про себя девушка. – Профессор Снейп, поцелуйте меня, пожалуйста, очень хочется довести эксперимент до конца».

А потом ей стало не смешно. «И что было бы дальше? Ну, поцелует он меня. А вдруг мне понравится. И как дальше жить?.. Нет! Это просто бред. Я не такая! Я не могу сходить с ума от поцелуев мужчины, к которому ничего не чувствую!».

«У меня ведь не может быть чувств к Северусу Снейпу, правда ведь?»

***

Впрочем, очень скоро эти мысли были вытеснены другим переживаниями. Дело было в том, что у Гермионы Грейнджер появились сны. Нет, не романтические и не эротические, ничего такого. Просто сон был почти один и тот же и повторялся раз в три–четыре дня. Сначала она не обращала на него внимания, но когда сон приснился ей в пятый раз, настала пора задуматься. Тем более что с каждым разом он становился все реальнее.

Он начинался всегда с одного и того же: она просыпалась в своей спальне, испытывая непреодолимое желание выйти из замка. Это было даже не желание, а некий зов. Ей все казалось, что кто‑то ждет ее. И не где‑нибудь, а в Запретном Лесу. В своем сне Гермиона никогда не могла противостоять этому зову. Она видела, как покидает спальню, проходит через Гриффиндорскую гостиную, открывает дверь с портретом. Коридоры Хогвартса встречают ее холодной темной пустотой. Она идет медленно, спокойно, уверенная, что никто ей не помешает, никто ее не остановит.

Вскоре она оказывается у потайного хода, о котором в реальности она ничего не знала (Гермиона убеждала себя, что не собирается проверять его наличие). Темный проход кажется бесконечным, пол земляной, она чувствует прикосновение к своему лицу паутины, но она продолжает идти. На ней всегда почему‑то оказывается уличная одежда (хотя она не помнит, чтобы одевалась), и ей не холодно.

Потайной ход оканчивается уже за домом Хагрида, у самого леса. Не теряя времени, она продолжает свой путь. Лес не пугает ее, как это обычно бывает в реальности. Она идет, не сбиваясь с пути, какая‑то сила ведет ее. Просыпаясь, Гермиона не помнила дороги.

А потом она выходит на маленькую поляну. Совсем крохотная площадь, отвоеванная кем‑то у деревьев. Посреди поляны стоит витрина, как в маггловских музеях. Она подходит ближе и видит через стекло небольшую, очень старую – вернее даже, старинную – диадему. Из тех, что когда‑то женщины носили в волосах повседневно, в качестве простого украшения. И тогда Гермиона видит табличку (тоже как в музее), на которой написано: «Диадема Ровены Равенкло. Неизвестный хоркрукс». И тогда она понимает, зачем она шла: она пришла сюда за этой диадемой, потому что Ордену необходимо найти и уничтожить все хоркруксы. И один им до сих пор неизвестен. Вещь, которая, предположительно, должна была принадлежать или Гриффиндору, или Равенкло. Гермиона снимает стеклянный купол с диадемы и… И здесь она всегда просыпалась.

Первый раз сон заставил ее занервничать в середине ноября. На улице выпал первый снег, который внезапно выпал и в ее сне, а потом он растаял одновременно в обеих реальностях. Гермионе не понравилось, что мир ее ночных грез так точно повторяет реальный мир. Она хотела обсудить это с кем‑то из друзей, но каждый раз, когда пыталась об этом заговорить, что‑то сдерживало ее. Словно на нее наложили обет молчания.

Девушка волновалась, нервничала, стала плохо спать и, что было для нее самым ужасным, стала менее внимательна на уроках. Со временем мысли о ее сне стали вытеснять мысли о ее чувствах, но она все еще автоматически ловила взгляд профессора Снейпа. Вернее, пыталась ловить, потому что ей это почти не удавалось. Иногда ей казалось, что он смотрит на нее, но стоило ей повернуться, как выяснялось, что он смотрит совсем в другую сторону.

Раздражение, вызванное недосыпом и переживаниями, вскоре вылилось в расставание с Роном. В один день она просто больше не смогла терпеть его присутствие. Ледяным тоном она спокойно его попросила: