Neil Gaiman - Американские боги (пер. А.А.Комаринец) Страница 26

Потом огни погасли, и Тень увидел богов.

Глава шестая

Стоят врата без стражи – что ни год,Чрез них чредою вечного бредет –То с Волги, то из Турции – народ.Китайцы, и малайцы, и балийцы,Тевтоны, кельты, скифы, сицилийцы, –Они бегут от горестей и бед,Из Старого приносят в Новый СветСвоих богов, и веры, и молитвы.Их силы вдохновляются на битву.Средь грязных улиц – в самый темный часИх голоса звучат в ушах у насУж не акцентом, – а угрозой страшнойКак отголоски с Вавилонской башни…

То Тень катался на Самой Большой в Мире Карусели, обнимая за шею тигра-орла, а то красные и белые огни карусели протянулись вдруг хвостами комет, замерцали и погасли – и Тень стал падать через океан звезд, и механический вальс сменился ритмичным и оглушительным шелестом и плеском, словно грохот литавр или волн о волноломы на берегу дальнего моря.

Единственный свет исходил от звезд, но высвечивал все вокруг с холодной ясностью. Скакун под Тенью потянулся, мягко ступил одной лапой, потом другой, под левой рукой у Тени оказался теплый мех, а под правой – жесткие перья.

– Хорошо прокатились, а? – раздался голос у него за спиной, прозвучал в его ушах и в его мыслях.

Тень медленно повернулся, разбрасывая вкруг себя каскады образов себя: каждое застывшее мгновение, каждое мельчайшее движение продолжались в бесконечность. Образы, отпечатывавшиеся в его мозгу, показались ему лишенными смысла: он словно видел мир многогранными глазами стрекозы, но каждая грань запечатлевала иное, и он никак не мог свести воедино то, что видел, не мог распознать его смысл.

Он смотрел на мистера Нанси, старого негра с тоненькими усиками, в спортивном клетчатом пиджаке и лимонно-желтых перчатках, скачущего на льве с карусели, который то поднимался, то опускался и в то же время на том же месте он видел расцвеченного драгоценностями паука ростом с лошадь, с глазами, похожими на изумрудные туманности, и, пристально глядя на него, паук важно поднял длинную ногу; одновременно Тень глядел на исключительно высокого человека с кожей цвета тикового дерева и тремя парами рук, в тиаре из страусовых перьев, с лицом, раскрашенным красными полосами, и скакал этот человек на рассерженном золотом льве, двумя руками вцепившись в черную гриву зверя; он видел и чернокожего мальчишку в лохмотьях, левая нога у которого распухла и в ране ползали черные мухи; и за всеми этими личинами Тень видел крохотного коричневого паучка, притаившегося под пожухлым желтоватым листом.

И проникнув за эти обличья, Тень понял, что они есть одно.

– Если ты не закроешь рот, – сказали существа, бывшие мистером Нанси, – туда кто-нибудь залетит.

Закрыв рот, Тень с трудом сглотнул.

На холме в миле впереди маячило деревянное строение. Их скакуны неспешно трусили к холму, но копыта и лапы беззвучно ступали по сухому песку у линии прибоя.

С Тенью поравнялся Чернобог на кентавре.

– Ничего этого не происходит на самом деле, – сказал он, похлопав по человечьей руке своего скакуна. Голос у него был расстроенный. – Это все у тебя в голове. Лучше не думай об этом.

Да, Тень видел перед собой седого иммигранта из Восточной Европы в поношенном дождевике, с одним железным зубом. А еще он видел приземистое черное создание, что было темнее, чем сама тьма вокруг, и глаза у него были как два раскаленных уголька; а еще он увидел князя с длинными волосами и усами, струившимися на невидимом ветру, лицо и руки у него были в крови, и скакал он голым, лишь в медвежьей шкуре на плечах, верхом на существе – наполовину человеке, наполовину звере, лицо и торс которого украшали синие татуировки завитков и спиралей.

– Кто ты? – спросил Тень. – Кто ты?

Их скакуны мягко ступали по берегу. Неутомимо бились волны о ночной пляж.

Среда направил своего волка – теперь это был громадный и угольно-серый зверь с зелеными глазами – поближе к Тени. Когда скакун Тени шарахнулся в сторону, Тень погладил его по шее, успокаивая, мол, ему нечего бояться. Тигриный хвост агрессивно хлестнул из стороны в сторону. Тут Тень заметил, что неподалеку бежит еще один волк, близнец того, что оседлал Среда, бежит, не отстает от них среди дюн, не давая себя разглядеть.

– Ты знаешь меня, Тень? – спросил Среда. На волке он скакал, запрокинув к небу лицо. Его правый глаз поблескивал, а левый был пуст. На плечах у него был плащ с большим, словно монашеским, капюшоном, бросавшим тень на лицо. – Я же сказал, что назову тебе мои имена. Звался я Грим, звался я Ганглери, звался Воитель, и Третий я звался. Я – Одноглазый. Меня звать Высокий и Знанием владеющий. Гримнир – мне имя. Я – Тот, кто из Тени. Я – Всеотец и с Посохом Гондлир. Столько имен у меня, сколько ветров есть на свете, а званий – столько, сколько есть способов смерти. Хугин и Мунин, Разум и Память мне на плечи садятся, волков моих звать Гери и Фреки. Виселица – конь мой.

Два призрачно-серых ворона, прозрачные подобия птиц, опустились на плечи Среды, вонзили клювы в его голову, словно пробуя его мысли на вкус, потом, захлопав крыльями, вновь взмыли в черноту.

«Чему мне верить?» – подумал Тень, и откуда-то из недр под миром низким рокотом откликнулся голос: «Поверь всему».

– О́дин? – спросил Тень, и ветер сорвал имя у него с губ.

– О́дин, – прошептал Среда, и грохот волн о берег черепов был недостаточно громок, чтобы заглушить этот шепот. – О́дин, – повторил Среда, смакуя слово. – О́дин! – победно прокричал он, и крик его эхом пронесся от горизонта до горизонта. Имя его набухло и разрослось и заполнило мир, будто шум крови в ушах Тени.

А потом – как это бывает во сне – они не скакали больше верхом к дальнему залу. Они уже были там, и скакуны стояли стреноженные у коновязи.

Строение было огромное, но примитивное. Стены деревянные, а крыша крыта соломой. В середине зала горел огонь в выложенном камнями очаге, и от дыма у Тени защипало в глазах.

– Надо было делать это не в его голове, а в моей, – пробормотал на ухо Тени мистер Нанси. – Тогда было бы теплее.

– Мы в его мыслях?

– Более или менее. Это Валаскъяльв. Его старые палаты.

Тень с облегчением заметил, что Нанси вновь обратился в старика в желтых перчатках, правда, повинуясь танцу пламени, тень его подрагивала и искривлялась и изменялась во что-то совсем уже нечеловеческое.

Вдоль стен тянулись деревянные скамьи, на которых сидели – или стояли рядом – человек десять. Они держались поодаль друг от друга. В этом пестром сборище Тень отчетливо различил степенную женщину в красном сари, нескольких потасканного вида бизнесменов, других от него отделяло пламя.

– Да где же они? – горячо зашептал Среда Нанси. – Ну? Где они? Нас тут должно быть несколько дюжин. Сотни!

– Я всех приглашал, – отозвался Нанси. – Думаю, просто чудо, что пришли и эти. Как по-твоему, рассказать им историю для затравки?

Среда покачал головой:

– Исключено.

– Вид у них не слишком доброжелательный, – возразил Нанси. – История – хороший способ перетянуть людей на свою сторону. Если у тебя нет барда, чтобы им спел.

– Никаких историй, – отрезал Среда. – Не теперь. Будет еще время для сказок. Только не теперь.

– Ладно, никаких сказок. Буду просто на разогреве. – И с беспечной улыбкой мистер Нанси вышел в освещенный круг. – Я знаю, что вы все думаете, – сказал он. – Вы думаете: «Что компе Ананси тут затеял, обращаясь к нам, когда позвал нас сюда Всеотец?» – как он позвал и меня самого. Ну, знаете, иногда людям надо кое о чем напоминать. Войдя сюда, я оглянулся по сторонам и подумал: а где остальные? Но потом я подумал: только то, что нас мало, а их много, мы слабы, а они сильны, еще не значит, что мы проиграли.

Знаете, однажды я увидел у водопоя Тигра: у него были самые большие яички, какие только бывают у животного, и самые острые когти, и клыки, длинные, как ножи, и острые, как клинки. И потому я сказал ему: «Братец Тигр, ты иди купайся, а я пригляжу за твоими яйцами». Он так ими гордился. Так вот. Он полез купаться в водоем, а я нацепил его яйца и оставил ему собственные паучьи яички. А потом знаете, что я сделал? Я побежал оттуда со всех ног.

И не останавливался, пока не прибежал в соседний город. А там я увидел Старого Павиана. «Отлично выглядишь, Ананси», – сказал Старый Павиан. А я в ответ: «Знаешь, что поют все и каждый вон в том городе?» «Что они поют?» – спрашивает он меня. «Самую новую, самую лучшую песню», – сказал я ему. И тогда я заплясал и запел:

Тигриные яйца, о-йе,Тигриные яйца я съел.Теперь уж меня не остановить,Не оборвать моей жизни нитьИ не поставить меня к стене,Потому что у тигра я яйца съел,И правда съел!

Старый Павиан едва живот не надорвал от смеха, все за бока держался да трясся и ногами топал, а потом сам запел: «Тигриные яйца, я съел тигриные яйца». И притом все пальцами хлопал и кружился, став на задние ноги. «Хорошая песня, – говорит он, – я всем друзьям ее спою». «Давай-давай», – сказал я и вернулся назад к водопою.