Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич Страница 26

— Отпусти, — попросила тихонько Елена.

Девочка помотала головой так энергично, что платок распустился и волосы рассыпались, закрыв лицо. Остался лишь один глаз, который уставился на Елену все так же, с немигающей и пронизывающей внимательностью.

— Пожалуйста. Я хочу уйти.

Снова то же движение, взлет темных — в цвет глаз — волос. Малышка схватилась еще крепче.

— Мне здесь плохо, — Елена и сама уже не понимала, зачем все это говорит. Слова потекли сами собой, как ручеек воды из уличного фонтана в сезон дождей.

— Я хочу уйти, — прошептала она то ли себе, то ли девчонке, то ли неким высшим силам. — Мне плохо. Мне больно. Враги остались. Любимая меня оставила. Учитель предал. Я никому не нужна.

Слезы покатились вновь, редкими капельками, на этот раз влага не жгла глаза едкой кислотой, как совсем недавно, а как будто промывала, заставляя посмотреть на жизнь в истинном свете.

— Я все так хорошо представляла, — всхлипнула девушка, обхватывая себя непослушными руками. Со стороны это выглядело одновременно и комично, жутко — висельница, плачущая в петле.

— Научусь драться. Найду врагов. Отомщу им всем. Буду жить как Цири. Или ведьмачка. И вот…

Петля соскользнула с шеи как намыленная. Елена мешком осела на табуретке, спустилась — точнее неловко повалилась — на пол. Правая рука онемела до почти полной потери чувствительности.

— И вот, — повторила Елена. — Вот… Что я могу? Что я могу им всем сделать? Легко сказать — «вот я завалю Чертежника», а как это сделать? Я не умею убивать… Никто не хочет меня учить. А работать я могу только…

Рыдание снова переросло в надрывный всхлип.

Малышка обняла старшую подругу, прижалась худеньким тельцем, которое не желало раскармливаться даже на обильной кормежке Баалы. Словно в сердце девочки горел огонек, сжигающий любую жиринку. Елена обняла Малышку в ответ и зарыдала по-настоящему.

— Ничего не осталось… ничего. И жить незачем.

— Это неправда. И жизнь не кончилась, — тихо сказала девочка, глядя снизу вверх.

Елена опешила так, что подавилась слезами, закашлялась, как чумная.

— Что?

— Я говорю, что жизнь не кончилась, — очень серьезно вымолвила некрасивая девочка, глядя на Елену с потешным выражением сосредоточенной обезьянки. Лишь глаза смотрели по-прежнему совсем не по-детски.

— Ты живая. У тебя есть дом. Есть нож, одежда. У тебя целые руки и ноги, оба глаза и даже все зубы, — все с той же ненормальной серьезностью перечисляла Малышка. — У тебя есть мы. Ты нравишься маме. Можешь заработать себе на жизнь. Найти другого учителя.

— Не могу. Я пробовала, — тоскливо сказала девушка.

— Каждый сам выбирает свое будущее, каждую минуту жизни. Боги лишь ставят точки, а слова собственной жизни пишут люди.

— Кто ты? — с неким суеверным ужасом вопросила Елена.

— Твой друг, — ответила Малышка, пряча лицо на груди у девушки.

— Кто сказал тебе это, про будущее?

— Отец, — глухо сказала девочка. — Он верил в Двоих, читал на улицах проповеди, говорил про Иштена и Эрдега. Демиурги его побили камнями. Он долго болел, а потом умер. Я была совсем маленькая. Но я помню. Отец знал много разного.

Елена даже не задумывалась, что карлица могла быть замужем и родить законного ребенка в браке. Как-то по умолчанию предполагалось, что Малышка — дочь одного из многочисленных и безымянных клиентов. Надо же, как странно и трагично петляет жизнь…

Они долго так просидели, на холодном полу, слушая, как гуляет сквозняк под высокой крышей. Они согревали друг друга в объятиях, и каждая думала о своем, а думы те навсегда остались загадкой. Тускнел свет уходящего дня за слюдяным окном. На улице было непривычно тихо, как будто ранний холод выстудил всю жизнь меж домов. Елена поднялась, отерла влагу с лица, чувствуя, как распух и покраснел нос. Правая рука по-прежнему болела, но терпимо, как и положено едва-едва сросшемуся перелому.

Снять петлю оказалось непросто, узлы она и в самом деле затянула на совесть, а резать дорогую снасть горским ножиком было жалко. Но терпение победило.

— Мне нужен молоток, — сказала Елена. Подумала немного и уточнила. — Или палка. Но молоток лучше. Есть в доме?

— На втором этаже. Надо поискать, он старый, ржавый был. Зачем тебе?

Елена улыбнулась. Увидев как передернуло Малышку, стерла с лица гримасу, чувствуя, как сводит мышцы злым нервическим оскалом. Попробовала еще раз, и еще. С третьего подхода вроде бы получилось.

— Пойду к вору-наставнику, — ответила она.

Против ожиданий Малышка не стала ни возражать, ни отговаривать. Она снова замкнулась в добровольной немоте и, сохраняя молчание, отправилась на поиски молотка. Елена опять закрыла глаза, помассировала шею, все еще чувствуя тень мягкого, скользкого прикосновения веревки.

— Время писать новую главу, — прошептала она в полутьму, сжимая кулаки.

Глава 8

Выбор

Молоток долбил в старое дерево, методично, удар за ударом. С левой руки было неудобно, стучать приходилось реже, каждый раз прицеливаясь. Однако Елена отметила, что получается уже существенно лучше, все-таки практика — великая вещь. Перевела дух, вдохнула свежий воздух.

За ней наблюдали, однако, как и в самый первый, еще осенний визит, исподтишка, острыми крысиными взглядами из углов и подворотен. А прохожие в основном просто игнорировали высокую девушку с молотком, которая зачем-то крушит чужую дверь. Некоторые, впрочем, тормозились, однако ненадолго, словно некая сила влекла их подальше от старого дома, смахивающего более на маленькую крепость. Стражи не наблюдалось. Елена снова вдохнула поглубже, затянула старый шарф и размахнулась опять.

— Чертежник! — проорала она и ударила в поперечный брус. Затем по решетке, наслаждаясь глухим звоном. Звук от ударов по металлу разлетался дальше и звучал приятнее.

— Фигуэредо по прозвищу Чертежник! — крикнула девушка, замахиваясь опять. — Выходи, черт тебя дери!

Еще два удара, в том числе по кольцу. Медь, в отличие от бронзы, звучала совсем глухо.

— Выходи, клятвопреступник!

За дверью явственно обозначилась некая жизнь. Что-то шаркнуло, стукнуло. Послышался неразборчивый звук, словно кто-то ругнулся. Так бурчат старики, промахиваясь мимо тапок поутру. Наконец через окошечко на двери донесся стук шагов, как будто хозяин обулся в ботинки на деревянной подошве. Заскрежетал замок или засов, Елена не помнила, как именно запиралась дверь дома, но в любом случае — если верить ушам, то было нечто солидное, тяжелое. Злая девушка отступила на шаг, ловчее перехватила молоток.

Чертежник встал или, вернее сказать, возник на пороге, как призрак из склепа. Наставник не особо изменился со времен последней встречи, он был все также высок, худ и злобен. Разве что камзол стал еще более обтерханным, а рубаха нуждалась в многократной стирке. Волосы фехтмейстера словно присыпали грязной мукой и пылью, а глаза распухли, выкатываясь из ставших слишком маленькими глазниц. Фигуэредо и прежде не выглядел эталоном здоровья, теперь же казался просто страшным, во всех смыслах. От его мертвого взгляда Елену передернуло, девушка отступила еще на шаг и подняла молоток, направив оружие в сторону бывшего учителя.

— Ты жива, — констатировал мастер. — Не ожидал.

— Я жива, — хмыкнула неудачливая ученица. — Неожиданно?

— Да, — согласился Чертежник. — Весьма, — и невыразительно спросил. — Это что, вызов?

Голос его звучал тускло, глухо, полностью соответствуя образу пыльного чучела. Мастер как будто совершенно не удивился от нежданного возвращения «ученицы».

— Нет, — сказала Елена, поднимая молоток еще выше. Она прилагала все силы, чтобы не дрогнуть, не сбиться со слов. При виде Чертежника страх вернулся, затопил сознание приливной волной. Девушка вновь чувствовала — остро, ярко, словно это произошло не месяц с лишним назад, а только что — страх, чувство беспомощности и полной зависимости от чужой прихоти. Правая рука заныла плачущей болью. Елена выдохнула, оскалилась, отставила правую ногу назад, словно готовясь к выпаду с левой.