Три кота на чердаке, или служанка в проклятом доме Страница 26

Вот снова - огонь, фиолетовый, колдовской, он стоит стеной, безжалостно разрушает лабораторию, где я вот уже пять лет сама бережно расставляю все по местам. Где-то вдалеке визжит тётушка, я знаю, что эти проклятые маги её сжигают, и отчаянно вою в ответ, потому что не могу помочь: тут разразилась настоящая битва колдунов, Незрячий пытается одолеть тятю, на его стороне - воплощенные гончие.

Тятя приказывает мне убегать, но я не могу его бросить - как он не оставил меня, неспособную превратиться ни во что, кроме спящего на руинах тощего котёнка, как он протянул мне свою, иссушенную запретной магией и веками, руку, позволяя вдохнуть запах. Потому даже не пытаюсь убежать: разрастаюсь, принимаю своё излюбленноё обличье и бешено бью по воздуху хвостами, не позволяя проклятым псам приблизиться. Не ваш час, призрачные собачки! Раскидываю их в стороны, мечу в горло вожака, на лбу которого сияет печать контракта, но не успеваю: звуки вдруг смещаются на другой план, и все, что можно слышать - тихий хрип и хруст костей сзади.

Тятя проиграл.

- Окружайте! - кричит Незрячий. - Это прорыв в магии! Как он только исхитрился закрепить это в мире живых?! Нельзя упустить!

Я - не это. Я - ...

- Риа! - от этого рёва сотрясаются стены, вздрагивают руки-щупальца Джеки, обвившие мою шею, дёргаются губы, застывшие рядом с моими. Обычно глас демона - последнее, что люди слышат в своей жизни, но иногда с него все начинается.

Я зарычала, низко и бешено. Да как ты посмел, проклятая беззубая развалина, прикасаться к этим воспоминаниям? Заплатишь-шь... ты мне за это заплатишь! Печать дрогнула, сияющая лунным светом шерсть стала пробиваться сквозь мою кожу, сзади материализовался хвост.

Взмах когтей - и голова Джеки покатилась по полу, подпрыгивая забавно, чисто мячик. Захотелось погнать его по полу, играясь, но сознание у меня ещё оставалось, и оно напоминало: садовник. Мы пришли, чтобы его нанять. Оборачиваюсь к мальчику, и вот не хочу думать, кто из нас сейчас краше: скархл или все же я.

- Просыпайся! - вырывается ворчанием, шипением, клекотом - и синющие глаза напротив наконец открываются.

- Кажется, мне сменили лекарство, - бормочет, глядя на меня, наш свеженанятый служащий. - Вот это приход...

- Хватит болтать, - рычу, прислушиваясь ко звукам в коридоре. - Я тебя на работу нанимать пришла! Пойдёшь со мной?

- Куда?

- Туда, где будет лучше, чем здесь!

- Где угодно лучше, чем здесь. Пойду!

И щупальце напротив его сердца истаивает, корчась. Мир вокруг вдруг начинает обретать форму: очевидно, паразит, лишившись основного донора, основательно ослаб. С этими тварями, однако, маковку чесать некогда, потому хватаю юношу руками-лапами и волочу к зарешеченному окну - это, видимо, чтобы пациенты от счастья великого вниз не падали, аки яблочки в грозу... Закрыто на совесть, ещё и зачаровано - обжигаюсь, пока выдираю решётку с мясом, но оно того стоит: окно разлетается веером стеклянных брызг, и нам в лицо радостно дует прохладный ночной ветер, словно приветствуя - выжили, молодцы!

- Мы прыгнем? - шепчет он, и я киваю. Губы садовника на миг кривятся в странной усмешке.

- Значит, вот как это кончится... Но это выход. Кем бы ты ни была, киса, спасибо, что пришла.

И он шагнул вниз.

- Ты чем думала?!

- Элле, я не заставляла вас идти со мной...

- Вот именно! Ты чуть не попёрлась одна - ладно, с тем недоразумением - в объятия разожравшегося до опупения скархла. И ради чего? Ради этого?!

Поворачиваемся, смотрим на садовника. Тот реагирует как-то мирно: себя руками обхватил, вдыхает ночной воздух, глядит на нас с любопытством эдаким меланхоличным, почти исследовательским. Не дождавшись от него реакции, снова смотрим друг на друга.

- Я спас пророка! Ты в это только вдумайся! - возмущается демон. - Да это почти неприлично! Мы, чтоб ты знала, идеологические противники!

- Вы будете нечасто видеться, - обещаю. - Я уже выпросила у дома для него отдельный вход. Пожалуйста, элле!

Смотрю снизу вверх человеческими глазами, ткань платья мну. Он рукой лицо прикрывает, бормочет что-то на древнем наречии. Не смею хозяина торопить, стою, жду, наблюдаю издали за тревожными огнями в воздухе: крыша правого крыла дома скорби, где мы прислугу нанимали, просела, и служащие контроля вместе с пожарными да магами уже начали разбирать завалы.

- Извините, - вежливо вклинивается садовник, обращаясь ко мне. - Не мне, конечно, предъявлять претензии, но... а почему у вас крыльев нет? Вроде бы ведь должны быть, белые.

Моргаю. Не, если сорвать печать, то у меня при желании вполне себе будут крылья, крапчатые, соколиные, но...

- А почему обязательно белые?

- Ну, как бы... вроде как вам подобные в легендах белокрылыми описаны...

И тут Мэрдо как захохочет.

- Эй, богоизбранный, - сквозь смех выговаривает. - Это что же, ты думаешь, что умер?

И тут я и сама поняла и рассмеялась. А ведь правда, как это все для бедного парня выглядит - он лежал себе в больнице, с катушек съезжал потихонечку под чутким присмотром скархла, и тут - пробуждение, прыжок в окно, во время которого я его подхватила неловко, потому башкой стукнуться он успел и сознание потерял. И вот приходит он, значит, в себя, а тут мы такие прекрасные, с истинным-то зрением зрелище вообще должно быть ошеломительным, спорим о его дальнейшей судьбе. Как тут не вспомнить об основном постулате веры в Солнечного Бога: после смерти всяческого неоднозначно прожившего жизнь индивида крылатый посланник света и демон спорят, какова будет судьба души.