Цветок яблони (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич Страница 26

И потому ириастцы держали берег. Держали, чтобы не дать создать плацдарм раньше времени и чтобы те товарищи, кто в лиге отсюда, за холмами и болотистым лугом, спешно строили укрепления у Бутылочного Горла, на Рионской дороге, завершили приготовления, пока армия, шедшая из Треттини, занимала место на квадрате Четырех полей, между Ситой, лесом и Пыльными холмами.

Сигнал от светлячка. Он исчез, а Вир, машинально вскинувший левую руку, поймал на щит, который все считали донельзя странным, арбалетный болт.

Удар вышел что надо. Щит Мальта не пробило, кость не сломалась, но Вира развернуло по инерции, и кожаный ремешок сильно врезался под подбородок. Стреляли с баржи, которую уже подожгли, и она, развернувшись поперек течения, кормой застряла на мели.

Туда бросились несколько воинов, чтобы избавиться от стрелка, а Вир, обогнув труп лошади, торчащий на мелководье, оказался один на один с тремя противниками. Первый ничего не успел сделать, ученик Нэ щитом прижал его правую руку с тесаком и рубанул мечом по бедру. Ногу не перерубил, замах был не тот, но достал до кости. Прикрылся щитом, отшатываясь, когда бородатый крепыш взмахнул, точно перышком, цвайхандером. И на этом для него все закончилось: кто-то из арбалетчиков «Виноградных шершней», россыпью стоявших на песчаном берегу, вогнал тяжелый болт в щеку воина с двуручником.

Третий, проворный, хоть уже и немолодой, с седой щеточкой усов над оскаленными зубами, почему-то без оружия, бросился ему под ноги. Сбил и, когда Вир спиной рухнул в воду, ловко сел ему на грудь, прижимая ко дну.

В мутной красноватой воде ученик Нэ увидел множество пузырьков, вырывающихся из носа и рта. Стальные пальцы вцепились ему в горло, вдавливая затылок в ил. Правая рука оказалась прижата коленом напавшего. Вир попробовал выкрутить запястье, чтобы дотянуться мечом, но не вышло.

Ударил левой. Попал кромкой щита во что-то мягкое, хват ослаб на мгновение, но недостаточно для того, чтобы поднять голову над поверхностью и вдохнуть.

Теперь вместе с ним было меньше чем двадцать два светлячка. Тварь, что пришла в Риону, постепенно отбирала у молодого таувина силы. Светлячки засыпали каждый день. И он тратил их с осторожной расчетливостью скаредного банкира. Так, как научила Лавиани. Её злая, порой жестокая манера вбивать в него знания напоминала Нэ.

— Шаутт знает когда тебе пригодятся таланты, малыш! — твердила сойка, то и дело опрокидывая его на пол искусной подсечкой или ударом. — Ты легко можешь превратить их из силы в слабость. Если будешь надеяться только на них. Учись драться, учись выживать, учись быть внимательным и просчитывать последствия каждого действия в бою, без чужой помощи! Ты щедро одарен рисунками, любая сойка бы лопнула от зависти. Я так лопаюсь прямо сейчас, рыба полосатая. Но, по сути, не важно, сколько их у тебя. Один или двадцать, если есть только они и нет умений. Если ты тратишь только их, не рубя мечом и не ударяя кулаком, как обычные люди. Помяни мое слово, ты потратишь все таланты, и именно в этот момент они тебе понадобятся. Придет шаутт, великан, папаша Темного Наездника или все Шестеро голышом — не важно. У тебя не останется никаких возможностей оказать им сопротивление.

Вир верил её словам. И помнил драку со Шревом, который почти не пользовался талантами, легко противостоя ему. А еще помнил, как луч из щита Мальта сожрал все оставшиеся татуировки, и возвращались они назад не быстро.

Но иногда в бою он не видел иных способов. Поэтому использовал талант — и человек, топивший его, подлетел вверх. Наверное, со стороны это было весьма необычное зрелище, как вопящий подскочил свечкой к небу, дрыгнув ногами, а затем рухнул к твердой земле, чтобы больше уже никогда не встать.

Но что там было, Вир не следил. Он сел, отчаянно хватая ртом воздух. На него метнулось темно-коричневое размазанное пятно. Все, что он смог сделать, — снова упасть в воду. Пятно пролетело над ним, на миг закрыв солнце. Копыта ударили рядом с головой. Лошадь без седока умчалась к берегу.

Встал, тряся башкой, точно пастуший пес после купания, разбрасывая вокруг себя капли воды, летевшие с чуть серебристых отросших волос. Шаутт знает где и когда он потерял шлем, который был на нем совсем недавно. Остался на дне, после того как лопнул ремешок...

Бесчисленные очаговые схватки утихали. Один на один, двое на трое, пятеро на одного. Тут уж как распорядятся Шестеро. Большинство нападавших или бежали, попадая на самую глубину, порой ловя спиной редкие болты, или еще сражались. То ли от отчаяния, то ли в горячке боя не поняв, что их атака захлебнулась и все завершится в ближайшие минуты.

Какой-то горный с разрубленным плечом, заливаясь кровью, чудом не теряя сознание, увидел, что Вир смотрит на него, и сделал попытку отползти к камышам, туда, где лежало несколько тел и своих и чужих. Ученик Нэ сжал меч, но тут же остановил себя.

Нет. Слишком просто это стало ему даваться за столь короткое время. Этот человек не представляет угрозы.

Вокруг Вира больше не было врагов, последних добивали, и тут его помощь не нужна. Парень устало опустил меч, радуясь, что все закончилось.

Снова.

Он вышел на берег с сотнями других товарищей по оружию. Речной песок, темно-желтый, плотный, с мелкими зелеными крупинками ряски, казалось, пружинил под ногами, приветствуя. «Родная» земля встречала благосклонностью. Давала сил горящим мышцам.

Медики в серых плащах помогали раненым. Ряды тех, кто ждал своей очереди встретить новую атаку, стояли широко, с большими прорехами, чтобы пропустить товарищей себе за спины.

Какой-то солдат, Вир не знал его имени и, кажется, даже вообще видел впервые, хлопнул его по плечу.

— Молодец.

Простое одобрение.

Молодец, что не испугался. Молодец, что дрался. Молодец, что выжил. Молодец, что убил.

Убил.

Иногда Виру казалось, это не он. Кто-то из тех, кто шептал ему на ухо, когда он звонил в колокольчик. Их опыт. Их знания. Их сила. Их спокойствие и безразличие к чужим жизням.

Но это было ложью.

Подобным можно было оправдать лишь свой первый настоящий бой. С кровью и смертями. Который ученик Нэ провел против соек, когда Лавиани попала в передрягу. Там все было на инстинктах, на эмоциях и чужих умениях.

Но уже во второй раз, когда ему пришлось собственноручно убивать людей, пришедших за Бланкой, — это был он. И все делал совершенно осознанно. Хотя ему и было...

Какое слово подобрать?

Неуютно? Неловко? Неприятно? Непривычно?

Нет. Странно. Он никогда не был готов быть тем, кем стал. Но принял это, вместе с рисунками на своей спине.

В тот раз, на вилле, Вир справился. Справился хорошо, никто не ушел, но и сам едва выжил.

Теперь же, спустя очень короткое время, бой, схватка, смерть, чужая кровь казались ему естественными. Это была работа. Грязная, тяжелая, абсолютно лишенная какого-либо удовольствия или романтики. Он бился, выживал, убивал. Делал то, о чем его просил сперва Мильвио, потом Дэйт. Впрочем, нет. Это ложь. Никто из них не просил. Вир вызвался сам, полагая, что может помочь.

И помогал в меру своего опыта и сил.

Вот с этой вот... Работой убивать.

Он делал её без ярости. Без гнева. Злости. Ненависти. Сожаления. Хоть каких-то эмоций, способных пробить его щит спокойствия.

Виру отнюдь не нравилось то, что происходило. Ему не нравилось рубить, колоть, ломать и сталкиваться в смертельной схватке с тем, кто желал прикончить его Просто потому, что на рукаве парня ярко-зеленая повязка, а у противника серо-голубая.

Просто потому, что они внезапно стали врагами, даже не зная друг друга. И ничего не сделав друг другу. Но он не мог этого изменить. Как и не мог отступить назад, оставить эту тяжелую долю на кого-то еще.

И поэтому Вир сражался. Дрался вместе со всеми. Своими. Против чужих. Сделал осознанный выбор. Принял решение, как когда-то учила его Нэ.

Стал взрослым.

Сперва, когда Дэйт внял просьбам Вира и отправил его к Бродам, сержант и солдаты его тридцатки посмеивались. Не зло, скорее по-доброму, в усы. Они уже прошли равнины, участвовали в не в одной битве. Уцелели. Кое-кто служил не один год. Здесь были разные люди, из разных герцогств. Но у всех имелся опыт.