Юрий Никитин - Трехручный меч Страница 26

Волк посмотрел на меня с явным уважением:

— Вполне, сэр.

Мы вернулись к костру, я засек затаившуюся в углях искорку и раздул ее в оранжевый огонек. Волк с удовольствием принес сухих веток, вот откуда собаки любят бегать за палками. Я подбросил веточек в пламя. И через пару минут мы уже жарили мясо. Ворон проснулся, приковылял к костру, прихрамывая и волоча крыло.

— Подвернул, — объяснил он.

— Крыло?

— Лапу. А крыло вывихнул. Или подвывихнул, когда высматривал с высоты путь для нашего отряда.

— Это он так хвастается, — объяснил мне волк, — что только он один летает! Расист.

— Ничего не хвастаюсь, — возразил ворон. — А довожу до сведения… Это все еще козлятина?

— Да, а что? Ты, конечно же, есть не будешь?

— Просто я видел зайцев. Толстых, молодых, жирных!..

— Ну и закогтил бы парочку, — сказал волк недружелюбно. — А указывать все умеем.

* * *

Конь пошел споро, волк бежит рядом, поглядывает испытующе. Ворон, отоспавшись за ночь, предпочел ширять в поднебесьях, опускался редко, да и то сообщал всякое непотребство: слева за барханами, мол, купеческий караван, хорошо бы разграбить, а совсем близко справа разбивает на постой лагерь семья богатейшего шейха, можно потрясти на предмет алмазов, а всех жен изнасиловать, а то еще в озере неподалеку купаются сорок небесных дев, сбросив крылья, и если подкрасться и спрятать крылья, то потом… Ворон закатывал глаза и прищелкивал клювом, намекая на то, какие услуги можно потребовать за возвращение крыльев.

Дорога шла по опушке, что значит — с одной стороны дремучий лес, с другой — зеленая равнина, где далеко-далеко мужчины мерно взмахивают косами, а гораздо более близкие к лесу женщины низко нагибаются, собирая и связывая снопы. А вот благородных девиц, чтобы приучить нагибаться, приходится с детства учить собирать всякие цветы.

От широко распростертых ветвей на землю падает густая тень, и хотя воздух уже прогрелся, но зной почти не чувствуется, конь идет бодро, а волк с вороном то и дело исчезают в чаще, я слышу треск, словно сквозь заросли несется танк с крыльями, иногда доносится злое карканье, кричат испуганные птицы.

Волк дважды выскакивал, слизывая с морды капли крови, глаза довольные, пасть до ушей. Ворон тоже не выглядел обиженным и оскорбленным, хотя, будучи птицей благородного происхождения, чувств так открыто не выказывал, держался солидно и каркающе.

Однажды видел строящийся замок, там была уйма народу, все тащат бревна, тяжелые блоки камней, мотки веревок, стоит рев скота, скрипят подводы, но едва положили последний камень, как все это ненужное людство враз исчезло. Только что передо мной тащились обозы с бревнами, а тысячи людей, впрягшись в толстые веревки, тянули по грязи тяжеленные баальбекские плиты, как вдруг все испарилось, трава снова зеленая и свеженепримятая, как английский газон, а замок высится всеми башенками на фоне неба красочный, картинный, свеженький, блистающий, уже до глубин земли древний, полный загадок и тайн, с глубокими подземельями и тайными ходами, где бродят привидения давно погибших в этом замке королей, ухают по-совьи замогильными голосами и звенят цепями.

Вообще-то, все верно, мелькнула трезвая мысль. Только кажется, что жизнь состоит из ежедневного просыпания, хождения в туалет, ванную, где каждый раз одинаково бреешься, чистишь зубы, потом завтрак наспех, одевание по дороге к лифту, бег трусцой к троллейбусной остановке, давка, духота, невыносимо долгие часы ненавистной работы… На самом же деле жизнь состоит из редких встреч с неожиданными людьми, из двух-трех драк, переезда на другую квартиру, вспыхнувшей любви, от которой трусливо отступился, а теперь на всю жизнь чувство стыда и потери…

Потому надо не замечать эти серые будни, этих простолюдинов, как не замечаем официантов и никогда не говорим о кухне. Если мы чего-то стоим, то должны вычленять главное, к нему и двигаться. Если понадобится — всю жизнь.

Это было красиво, возвышенно и гордо, я даже выпрямился и раздвинул плечи, чувствуя, что я, вообще-то, стал в чем-то лучше. Кто-то сказал, о чем человек думает, таков он и есть. Если это я сам придумал, тоже неплохо, временами я бываю ужас каким умным, самому страшно. Умный варвар — это такой же нонсенс, как честный политик, благородный американец или бескорыстный адвокат.

Ворон спустился ниже, прокаркал:

— Мой лорд, возьмите чуточку левее!

— А что там?

— Не пожалеете!

— Я человек подозрительный, — предупредил я. — Если в говно вступлю, я тебя самого…

— Да нет же, мой лорд, как вы могли подумать?

— Я все могу, — буркнул я. — Ты еще не знаешь, в каком я мире живал.

Волк ринулся вперед, долго не возвращался, а мы с Рогачом проломились через лес и выехали на открытое место, волк сидел на опушке и неотрывно смотрел на гордо вздымающийся утес, даже высоченную отвесную скалу, куда не взобраться и муравью. На самой вершине мускулистый мужчина потрясал обеими руками, вскинув их к небу. Ветер донес воинственный крик, нечто вроде тарзаньего. В одной руке блистало под лучами скупого солнца лезвие громадного меча, в другой — щит. И то и другое, как я сразу оценил, достойно героя. Меч — прямой, длинный, благородный, с дивным орнаментом по железу, а на треугольном щите даже издали различил выпуклый герб древнего рода.

Волк оглянулся на стук копыт, в желтых глазах играет пламя, прошептал с благоговейным почтением:

— Это же сам… Кен Келли!

— Красавец, — сказал я невольно.

— Да, — согласился волк, — мускулатура еще та…

Я как можно сильнее напряг все свое мускулистое мясо, набрал в грудь побольше воздуху, чтобы поширше, согласился снисходительно:

— Да, хороша. Только пластика подкачала.

— Это не так важно, — сказал волк убежденно. Добавил: — Для мужчины.

— Ладно, — ответил я, — надо быть толерантным, — он же герой, ему можно быть и без пластики.

Ворон каркнул сверху:

— Герр-р-рой, Гер-р-р-рой!

Волк сказал с огромным уважением:

— Да, он сразил дракона, вон лежит дохлый внизу.

— Да нет, — сказал я, — как он взобрался на вершину такой скалы?

Зачем взобрался, спрашивать не стал, герои не обязаны поступать разумно, сам по себе героизм — неразумен, но как?

— Дракон мог уронить, — предположил волк, но сразу заткнулся, ибо дракон явно бескрылый. Громадный, как бронетранспортер, но бескрылый. Вместо крыльев бронированная спина, шипастый гребень от затылка и до кончика хвоста.

И самое главное, когда мы подъехали вплотную, дракон всхрапнул, кожистое веко на правом глазу приподнялось, обнажая крупный выпуклый глаз. Конь подо мной захрапел, дракон спросонья всматривался в нас, вид у него был крайне недовольный.