Марина Дяченко - Казнь Страница 26

Мордоворот отшатнулся к противоположной стене. И замолчал, по-видимому, надолго.

– Ирена… руку.

Ее безвольные ватные пальцы легли в странно горячую, цепкую ладонь. Горы… Она в последний раз оглянулась.

«Анджей, спаси меня…»

Горы. Как на календаре. Открыточный пейзаж, когда-то украшавший стену спальни…

Покачивались стены. Резиновой лентой прогибался пол. Гармошкой топорщилась лестница.

«А потом я вылезу из гроба и тоже стану вампиршей…»

– Ирена, спокойно. Спокойно. Вот так… Тихо. Это мой кабинет… Садитесь. Вот, выпейте водички. И послушайте меня внимательно… Можете меня внимательно выслушать?

– Я невиновна, – сказала она и закашлялась.

– Это не имеет значения… В глазах закона вы виновны. Согласно приговору вы должны быть мертвы. Это ясно?

Он все еще держал ее за руку. Мертвой хваткой.

– Ян, вы садист? – спросила она, удивляясь внезапной ясности ума. Как будто на смену обморочному состоянию пришло полное спокойствие.

– Нет. Я спрашиваю не ради удовольствия, а для пользы дела… в конечном итоге для вашей же пользы, Ирена.

Она хрипло рассмеялась.

– Не смейтесь… потому что я планирую оставить вас в живых. Вопреки приговору. Ясно?

Она молчала.

– Вы этого хотите, Ирена? Жить?

Слишком быстро все происходит. Значительно быстрее, чем она успевает воспринимать. Натянуть бы одеяло, задуматься. Погладить теплую черепаху под настольной лампой…

– Жить?..

– Я знаю, что вы медленно соображаете, но не настолько же!

– Жить? Хочу.

– Уже хорошо… Тогда с вас маленькая услуга. Согласитесь?

Она помолчала еще. Какое это, оказывается, счастье – положить руку на теплый черепаший панцирь…

– Скажите, какая.

– Торгуемся?

– Нет. Скажите, какая услуга.

– Родить мне ребенка. Моего ребенка. Желательно сына, но тут уж как получится…

Она молчала.

Ей только сейчас открылось, что она сидит в кресле. И комната, где она находится, действительно кабинет. Письменный стол, по краям которого небоскребами возвышаются стопки бумаг. Неустойчивыми башнями. Неудобно вывернув шею, смотрит через плечо суставчатая настольная лампа, а вдоль стен ровными рядами стоят корешки строгих архивных папок…

«Не сейчас, – говорил Анджей. – Через год. Или два. Время есть. Ты еще молода. Не сейчас, Ирена…»

– …Ирена. Медленно соображать – не порок, главное соображать хорошо… Я вас не тороплю. Подумайте. Когда загорится зеленая лампочка – скажете…

– Какая лампочка? – спросила она после паузы.

– Как в светофоре. Как в контролере-автомате – зеленая лампочка готовности… Самое обидное, что при вашей медлительности вы далеко не дура. С вами хорошо переписываться… по крайней мере легче, чем вести беседу.

Всю свободную от стеллажей стену занимала карта. Великолепная, подробная, яркая карта, и кое-где живописно торчали булавки…

– Именно я? Почему?..

– Потом объясню.

– А…

– После родов вы оставите ребенка отцу, то есть мне. Получите новые документы, кучу денег, авиабилет в любой конец Земли… Свободу и независимость. И начнете, как говорится, жизнь заново. В чудном домике у моря. Или сделаете пластическую операцию и выкупите свой собственный дом. Как хотите. Единственное условие – ребенка не попытаетесь отыскать под угрозой разоблачения. Я понятно выражаюсь?

Комната утопала в полумраке. Только круг света от суставчатой лампы косым пятном лежал на стеллажах.

– Мне надо подумать, – сказала она шепотом. – Обязательно надо подумать.

К Анджею липли дети. Все и всяческие. Дети друзей и знакомых, и просто случайно встреченные на улице. Даже подростки к нему липли – хотя бы те мальчики и девочки, с которыми он «моделировал» на кухне некое подобие «настоящей жизни»…

Однажды Ирена полчаса помогала ему снимать с дерева карапуза лет шести – тот забрался высоко и не умел слезть. Сидел на верхушке и орал, как кот, а мать курицей носилась вокруг дерева, и Анджей, который под руку с Иреной шел на чей-то день рождения, скинул свой светлый пиджак и полез наверх, и снял малыша, как снимают котов, а Ирена стояла с пиджаком на плечах и «руководила», выкрикивая предостережения…

– Из тебя вышел бы неплохой отец, – сказала она небрежно, когда она искали на улице кран, чтобы Анджей мог вымыть руки.

– Из меня вышел бы старший брат, – отозвался он серьезно. – Отец из меня такой же, как и мать. Никакой.

– Ты безответственный? – осторожно спросила она через полчаса, когда они подходили к дверям именинника.

– Наоборот, я чрезмерно ответственный. Будь я чуть более легкомысленным – и ты уже возилась бы с выводком мальчишек, похожих на меня…

– Нет, – сказала Ирена в ужасе.

И в тот день Анджей блестяще подтвердил ее правоту. Сначала вдохновенно руководил весельем. Потом выпил. Потом поспорил с именинником на бутылку коньяка, причем суть спора так и осталась для Ирены неясной. Анджей, однако, уединился – и спустя полчаса предстал перед гостями в облике высокой и плечистой, но вполне привлекательной проститутки (потом Ирена обнаружила разгром, учиненный среди ее косметики). Публика рукоплескала, а Ирена не знала куда себя девать – но развлечение на этом не закончилось. Анджей отправился на улицу и «снял» лысого толстяка на черной машине, и укатил с ним в неизвестном направлении. Долгий час его отсутствия стоил Ирене нескольких седых волос. Наиболее здравомыслящие из гостей уже спрашивали друг друга, не слишком ли далеко зашел господин Анджей в своей склонности к мистификациям – когда в дверь позвонили, и Анджей, все еще в платье, но уже без парика, в обнимку с пьяным толстяком явился требовать выигранную бутылку коньяка…

У Ирены волосы вставали дыбом, когда она вспоминала этот вечер. И мысль о «выводке мальчишек, из который каждый был бы похож на отца», уже не казалась ей такой привлекательной…

Это не мешало ей провожать взглядом соседских карапузов в ярких комбинезончиках.

Остаток дня она провела в постели. Привычным движением натянув одеяло до подбородка, сцепив пальцы на груди. Думала.

Когда горы в окне окончательно померкли, протянула руку и включила светильник. По комнате запрыгали тени от электрической свечки на несуществующем ветру.

Слишком много вопросов.

И усталость. И мысли о смерти как о старой приятельнице, с которой, однажды познакомившись, приходится раскланиваться всю жизнь…

Потом в дверь осторожно постучали, и, конвульсивно дернувшись, Ирена подскочила на кровати:

– Кто там?!

– Я, – сказал приглушенный голос Семироля. – Можно войти?

Дверь не запиралась изнутри. А ножка стула, которую Ирена приспособила под ненадежный засов, вываливалась от малейшего движения двери…