Андрей Стерхов - Быть драконом Страница 26

Манёвр с пистолетом — это последнее, что я попытался предпринять. Можно было бы, конечно, попробовать фокус с фирменным Взором Дракона, но я точно знал, что Альбина про наши драконьи фишки знает абсолютно всё. И про Взор Дракона, конечно. Ну, снял бы я очки — а что толку? Она бы отвела глаза или просто зажмурилась. Какой смысл дёргаться? Никакого. Я и не стал.

Какие-либо иные, хитроумные и неожиданные, выходы из ситуации, сами в голову не приходили, времени на их изобретение не было. Я расслабился и — будь, что будет — стал с присущим мне фатализмом ожидать удара. А чтобы показать ведьме, что мне всё нипочём, подхватил стул и принялся кружить с ним по комнате в ритме вальса.

Смерти я не боялся. Прекрасно понимал, что не сможет ведьма меня убить. Не дано ей. Допустим, сожжёт — ну и что? И трёх часов не пройдёт, как две другие ипостаси дракона, ипостасью которого являюсь и я, возродят меня из пепла. Ведь мы, драконы, как те неопалимые купины: восстаём — из пепла ли, праха ли — как ни в чём ни бывало. Если не знаешь, где находится сердце-смерть дракона, то уничтожить его можно лишь тогда, когда все его ипостаси собираются в кучу. Например, в Ночь Полёта. Чем, между прочим, и пользуются нанятые людьми Охотники. Но до Ночи Полёта ещё несколько дней. Альбина не Охотник. Сердце — в тайнике. Волноваться не имело никакого смысла.

«Подумаешь, отгребу, — думалось мне. — Ну отгребу и отгребу. Приятного, конечно, мало, но не смертельно же. Боль? Ничего страшного. Переживу»

И только времени мне было жалко.

Не знаю, собиралась ли она меня действительно сжечь или хотела лишь основательно потрепать, но у неё не вышло ни то и ни другое. Хотя и сделала всё по науке: выбрала момент наивысшего резонанса, выкрикнула свои «Сирас! Этар! Бесанар!» и запулила от щедрот приличной силы флюидом.

Но — облом.

Нет, она не промазала (Сила — не туфелька, мимо не пролетит), просто-напросто огненный заряд попал в пантакль, который лежал в нагрудном кармане моей рубашки. Как отобрал я его у Зои, так и не трогал, даже помнить про него забыл. А он меня, получается, спас.

Дальше произошло то, что и должно было произойти.

Динамический заряд, столкнувшись с зарядом статичным, но той же природы и даже того же создателя, срикошетил, продолжил движение по замысловатой траектории, а затем, не зная, куда себя приложить, образовал мощнейший энергетический вихрь. Этот огненный круговорот, словно бур горную породу, разорвал пространственно-временной континуум Пределов. Раздался хлопок, похожий на звук, сопровождающий самолёт при прохождении звукового барьера, и мы с Альбиной в ту же секунду провалились в тартарары.

Даже ахнуть не успели.

9

Трудно сказать, сколько мы находились в Запредельном. Внутренние мои биологические часы убеждали, что секунд пятнадцать, не больше, но испытал я столько всего и всякого, сколько за год жизни в Пределах порой не испытываю. Правда, источник львиной доли переживаний находился внутри меня, а не вовне, но проще мне от этого не было. Всё, что накопилось за прожитые годы и скрывалось по тёмным сусекам, воспользовалось оказией, и попёрло наружу.

Говорят, что умирающий за несколько секунд успевает прокрутить в обратном порядке все события своей жизни в масштабе один к одному. Не врут. Могу подтвердить — так и есть. Столкнувшись с Вечностью, время повело себя противоестественно. Поначалу. Потом уже оно никак себя не вело. Потом оно растворилось в Вечном без следа.

Я и раньше попадал в Запредельное, бывал и не раз, но чтобы вот так, без специального ритуала, без определённой цели и без защиты — такое со мной приключилось впервые. Ощущение, признаться, не из самых приятных: одно дело, когда сам в воду ныряешь, дождавшись тихой волны, другое — когда тебя кто-то швыряет, да ещё и на стремнину.

Всё вокруг (если так можно сказать о том, что не имеет никакого отношения к пространству) выглядело не так, как обычно. Запредельное на этот раз не стало воплощать буйные фантазии воспалённого разума, не пыталось обставить наше в нём пребывание вычурными декорациями, а предстало таким, каким, видимо, оно и является на самом деле. Никаким. Или, как утверждают мудрецы, многообразным. Что в практическом плане, одно и тоже, поскольку мы, существа Пределов, не способны ничего выделить ограниченным своим умом из этой абсолютной полноты. Не знаю как Альбина, а я наблюдал лишь бескрайнее море света, в котором хаотично плавали бесчисленное количество смутных теней всех трехсот семидесяти пяти оттенков серого. Я даже Альбину не видел. Только чувствовал. И то — не понять как.

Наверняка, то же самое испытал бы тот, кого выкинули бы в открытый космос без скафандра из летящего со скоростью света межзвёздного корабля. Если бы, конечно, существовал такой корабль и существовал тот, кто до такой самоубийственной степени достал бы всех членов экипажа своими тупыми анекдотами.

Всё складывалось ужасно. Но, как справедливо заметила моя помощница Лера, нет худа без добра.

Не успели мы с Альбиной как следует перетрухнуть, а Запредельное уже начало нас выдавливать. В таком неподготовленном виде мы были для него чем-то инородным, чем-то ненужным, чем-то таким, отчего необходимо срочно избавиться.

И это понятно.

Мы не были чьими-то невысказанными мыслями, не были отражениями событий низшего плана бытия на верхний и духами, которые гуляют сами по себе, мы тоже не были. Дракон и ведьма не являются фантомами. Дракон и ведьма — существа из плоти и крови. Таким не место в Запредельном.

Когда отторжение началось, окружающий нас нестерпимо (глазам было больно даже в защитных очках) яркий свет начал терять свою однородность, трещать по швам и рваться. Но эти светящиеся лохмотья ещё не были конечным продуктом распада. Секундой позже (если можно говорить о секундах применительно к тому, что существует вне времени) лоскуты света стали превращаться в комки. Это походило на то, как сворачивается при кипячении подкисшее молоко. А потом каждый их этих световых катышков завертелся вокруг своей оси, стремясь принять форму миниатюрного веретена. Общее же их круговое движение образовало смерч, в центре которого находились мы с Альбиной.

Дальше — больше.

Дуалистические веретёна фотонных сгустков с каждым мигом ускоряли своё вращение. Тонкие световые нити-лучи, которые от них отматывались, стали сплетаться между собой в единую, делавшуюся всё более и более плотной, ткань. Наконец, наступил тот момент, когда сияющее полотно обрело объем и фактуру, а затем, сильно потускнев, стало пространством. А ещё через один взмах ресниц пространство вздрогнуло, запульсировало и породило время. На том, собственно, всё и закончилось.