Анатолий Дроздов - Смок - боевой змей Страница 26

— Отпустил с миром.

— Спустил обиду?

— Любил его Глеб. Из всей дружины его Некрас — лучший. И ватага его.

— Ватага?

— Из полона половецкого Некрас не один явился, а сам десять. Ватагой бежали. Некрас — главный. Он придумал, как Поле Половецкое пройти, чтоб дорогой не переняли.

— Что ж в Курск не пошли?

— Некрас сказывал, что обидел их князь, из полона не выкупил. Будто у Всеволода серебра много! Курск на краю Поля Половецкого, степняки по пять раз в год прибегают, смерды больше воюют, чем землю пашут. Глеб обрадовался. Курские кмети — лучшие вои на Руси, а Некрас в своем праве. Коли князь дружинника из полона не выкупит, нет больше князя над ним. Только мыслю, за серебром Некрас в Туров пришел. Туровская земля богатая, это не Курск. Понял я, что Глеб мне не способие, и проклял Некраса. От церкви отлучил.

— Не побоялся?

— Кто ж в храме на слугу Божьего руку подымет? Проклял и крест с него снял.

— А Некрас?

— Сказал: мужа можно отлучить от церкви, но нельзя — от Бога. Повернулся и ушел. Ватага его — следом. В тот же день не стало их в Турове. А близ города разбойники объявились.

— Многих пограбили?

— Мой товар. В тот год неурожай был в туровской земле, многие смерды в холопы детей отдавали, чтоб с голоду не померли. С Божьей помощью собрал я тысячу уных и повелел отвести в Корсунь, в греки продать. У греков им будет сытно, а епархии — прибыток.

«Жаба! — подумал Святослав. — Жирная и мерзкая ромейская жаба! Господь заповедал помогать ближним, а ты их — в рабы!»

— Некрас перенял слуг моих, кого побил, кого повязал, а холопов уных увел. Куда — по сю пору неведомо, но далеко: месяц о нем слышно не было. Я пошел к Глебу жалиться, а князь меня же обругал. Сказал, что из-за меня потерял лучших дружинников. Сказал, как объявится Некрас, будет просить его вернуться, а я свое проклятие сниму. А не послушаю, будет в туровской епархии другой пастырь. Ты, княже, человек смысленный, богобоязненный, понимаешь, что нельзя так с владыкой! Но Господь наш велел прощать, и я Глеба простил. «Пусть, — думаю, — по нему будет». Только зря Глеб ждал доброго от слуги диавола. Через месяц объявился Некрас. Послал к нему Глеб сотника с пятью дружинниками на беседу звать, а Некрас с ватагой посек их насмерть.

— Напал на дружинников, друзей своих?

— Чего ждать от изгоя?

— Какой он изгой! Сам ушел!

— Но зло сотворил!

— Скажи мне, владыка, — сказал Святослав, привставая, — а есть ли у туровского епископа вои?

— Как не быть! — Дионисий погладил бороду. — Лихих людей по дорогам много, особу духовную стеречь надобно.

— Они холопов охраняли, как Некрас напал?

— Они.

— Не могло так выйти, что вои твои, затаив зло на Некраса, посекли дружинников, чтоб Некрас не помирился с князем?

— Что ты! Сами, без повеления?

— А коли повеление было?

Святослав в упор смотрел на епископа. Тот опустил глаза.

«Он! — понял князь. — Лиса ромейская! Гречины, подлый народ!»

— Никто не видел, как дружинников секли, — тихо сказал Дионисий, — может, и не Некрас. Люди говорят: он, а кто на самом деле — Господь ведает. Думаю, княже, тебе до этого дела нет. Глеб Туровский не родич тебе и не друг. Его дружинников побили, его и забота. Чтоб ты лихого не думал, Артемий расскажет, что далее было.

Монах за спиной Дионисия поклонился.

— Как дружинников посекли, послал меня владыка к Некрасу, усовестить богоотступника…

«С такой-то рожей увещевать?» — Святослав с сомнением глядел на монаха. Тот, будто не видя этого взгляда, продолжал ровно и монотонно:

— Нашел я становище отступников и стал говорить им о каре Божьей. Призывал повиниться и не чинить более зла добрым людям. Только Некрас, наущаемый диаволом, натравил на меня смока. Аспид прокусил мне руку, — Артемий поднял правую руку со скрюченными пальцами, рвал лицо, — Артемий коснулся шрама на лице, — а богоотступники смеялись. Еле живой добрел я Турову…

— Видишь, княже? — сказал Дионисий.

— Вижу! — Святослав встал. — И вот, что скажу. Коли Некрас служил бы мне, а ты пришел на него жалиться, выпроводил бы тебя за порог. Но Некрас ворог мне.

— Потому и пришел! — усмехнулся Дионисий.

— Поздно. Нет более Некраса. Люди мои убили.

— Слыхал, княже.

— Так что тебе?

— Люди твои не вернулись из Белгорода…

«И это знает!» — поразился Святослав.

— Раз не вернулись, то и рассказать некому. Может, убили, а, может, и нет. Наверное знать надобно. Мне и тебе.

«Ромей!» — покачал головой князь, но спорить не стал. Прав, епископ.

— Чего хочешь?

— Артемий мой Некраса в лицо ведает. Хочу в Белгород послать. Только Артемий в землях киевских не бывал, в путях несведущ, к тому же люд разный на путях встречается… Дай слуг сопроводить его до Белгорода и встретить на обратном пути.

— Не побоится вновь безбожника встретить?

— Не побоюсь! — сказал монах. Голос его стал другим: звонким от ненависти.

— Что будет, как встретишь?

— На все воля Божья, — монах склонил голову.

— Быть посему! — сказал Святослав, вставая…

— Может, следовало князю сказать? — спросил Артемий, когда они с епископом вышли от князя. Гостей сопровождали гридни, но Артемий говорил по-гречески.

— Если мертв Некрас, князю знать без нужды. Возгордится. Если жив ворог, скажем. Нам помощь нужна, — ответил епископ.

— Сам справлюсь! — злобно сказал Артемий.

— Раз пробовал! — нахмурился Дионисий.

— Смок помешал…

— Если жив Некрас, то и смок жив. Не дерзи, раб! Делай, что велено! Смирна овца перед пастырем своим…

Артемий молча поклонился.

А Святослав позвал Горыню и передал ему разговор с гостями.

— Убил Жегало Некраса! И смока спалил! — возразил воевода. — Весь Белгород об том гудел.

— Будь у Ростислава другой воевода, не усомнился бы, — сказал князь. — Но там Светояр. Хитер!

— Не он один! — обиделся Горыня.

— Подай грамоту! — велел князь.

Расправив пергамент, он долго читал, шевеля кустистыми бровями. Глаза Святослава, в молодости зоркие, с годами стали сдавать. Буквы расплывались, не желая складываться в слова.

«…Что послал сотника своего Жегало чинить разбой в Белгороде, нет за то тебе, князь, чести. Жегало аки хищный зверь напал на сотника моего Некраса и слуг его, злодейски их умертвив, а сам со злодеями своими паде от меча дружины моей. Того Жегало в Белгороде многие признали, послухов у меня несчетно…»

— Про смока не пишет! — сказал Святослав, прочитав вслух.

— Ростислав грамоту князьям разослал. Тебя, княже, в глазах их очернить.