Чарльз де Линт - Волчья тень Страница 26

Я сижу, глядя на поднимающийся к небу дымок, пока сигарета не догорает. Потом встаю и ухожу вглубь текучих земель.

Рэйлин

Тисон, осень 1971 г.

После того случая с ножиком и Дэлом все пошло по-другому. Как тогда, когда мамаша решила, что ей надоело каждый раз забирать сестричку на поруки из колонии, отправляя ее в новый круг по приютам. Мамаша попросту отказалась от нее, а нам запретила о ней говорить. Даже имени упоминать не полагалось. Я была еще довольно маленькая, но двух-трех взбучек мне хватило, чтобы научиться держать язык за зубами. А потом это стало не так уж трудно, потому что Дэл завел привычку гостить по ночам в моей спальне, и я стала ненавидеть сестричку так же, как остальных.

Я считала, что она просто взяла и бросила меня, и Дэл, видимо, считал так же, только его небось первым делом бесило, что он остался без любимой игрушки, которая всегда под рукой. Джимми и Роби со мной никогда много не говорили, а после того, как Дэл ввел в обычай полуночные визиты, – и подавно. Старик, надо думать, первые несколько месяцев и не замечал, что творится: он на нас, ребятишек, никогда внимания не обращал. Просто плюнул на всю компанию, когда двое старших – то есть Дэл и сестричка – записались в малолетние преступники, а Джимми с Роби тоже не склонны были идти по прямой дорожке.

А мамаша что? Да она, черт возьми, все равно спивалась, а нас, девочек, терпеть не могла – из принципа, надо полагать, потому что я ей ничего плохого не делала.

Помнится, все было иначе, пока сестричку не забрали. Черт, я же ее тогда обожала. Она нам была вместо мамы – прямо как в кино, знаете? Не в мыльных операх, а в детских сказочках, где мама обо всех заботится больше, чем о самой себе. Такая у меня была сестричка – для меня уж точно. Мы с ней прятались вдвоем в поле за домом, и она рассказывала мне сказки, которые сама придумывала или брала из книжки. Откуда мне было знать, что у них там с Дэлом.

Теперь прямо смешно. Помню, я еще ревновала, потому что они вроде были такими близкими, и никак я не могла понять, отчего она его так не любит, – это-то я замечала. Она виду не показывала, но я-то знала.

– Почему тебе не нравится Дэл? – спрашивала я.

– Очень даже нравится, – отвечала она, но глаза у нее загорались при одном его имени.

– Чего я, не вижу, как ты на него зыркаешь?

– Разве я не вижу, как ты на него смотришь, – поправляла она.

Надо думать, я и говорю, как говорю, из-за того, что она всегда меня поправляла. Как она сбежала и меня бросила, так я все, чему она учила, стала делать наоборот. Когда поняла, что она ко мне не вернется, так взяла все ее книженции, свалила под тем старым деревом и подпалила. Трава на поле загорелась, и огонь подошел к самому дому и его бы тоже спалил, если б ветер не переменился. Пожарные, сами понимаете, не почесались приехать.

Я прилично читаю и пишу, если надо, только зачем? В школе я на уроках рисования сидела сложа руки. Потому что ей это дело больше всего нравилось: книжки да рисование. И говорить я назло ей стала тогда, как полагается «белой швали». Хотя потом другие причины появились. Смекнула, как выгодно выглядеть невеждой, даже если на самом деле кое-что сечешь. Люди только услышат, как я разговариваю, думают, мол, тупа как бревно. А мне того и надо. Тем проще ими вертеть.

Пожалуй, если по справедливости, у нее тогда особого выбора не было. И думаю, она пробовала меня предупредить насчет Дэла. Говорила: «Ты с ним поосторожнее», а я отправилась спрашивать мамашу, почему она так говорит, и заработала нам обоим порку. Когда речь шла о Дэле, у мамаши в глазу появлялось слепое пятно в милю шириной. Потом-то я поумнела и больше с ней об этом не заговаривала.

Но сестричка, она же могла бы за мной вернуться? Могла бы забрать меня из этой чертовой дыры, а вот не забрала. Даже не вспомнила про меня. Когда она сбежала насовсем – а я знала об этом; там, где мы росли, все обо всех знали, – то даже не подумала о том, чтобы прихватить меня с собой.

Думаю, лучше было бы, если б она умерла. Мне бы все равно было одиноко, но я хоть знала бы, что она не виновата. А так это была просто подлость с ее стороны, и я ни черта хорошего в ней больше не вижу. Ни тогда не видела, ни теперь.

В общем, после того, как я прошлась ножичком Дэлу по коленке, все опять переменилось. Дэл по ночам больше ко мне не лазил. Месяц прохромал: разыгрывал храброго солдата – мол, защитил сестру и дом и всякое такое. Джимми с Роби приметили, что он меня остерегается, и тоже поняли свое место. Та парочка была – один глупее другого, но чутье у них было собачье. Знали, когда притихнуть, а когда можно наглеть по примеру братца. Старик вообще ничего не видел, а вот мамаша – она все поняла. Только я теперь на нее плевать хотела, как и на всех прочих.

Она в тот год проходу не давала ни мне, ни Рози, да только я не повторила ошибки сестрички. И потом, что толку сбегать из дому, если копы все равно притащат тебя обратно? И школу я не прогуливала, хотя и сидела там бревно бревном, от первого до последнего звонка. Я вела себя смирнехонько, что в школе, что на улице, – по крайней мере, ни разу не попалась, а это, считай, то же самое. Меня вовсе не тянуло оказаться в колонии с оравой подзаборных шлюх, где тебе, того и гляди, загонят куда надо палку от швабры, и в приюты или приемные семьи меня тоже не тянуло. Мне нужна была свобода, так что я разыгрывала дурочку и жила по-умному.

Как в тот раз, когда Рози вздумала проучить мистера Хэвена. Он у нас алгебру вел. И не за то, что он нас доводил, хотя и это было. Просто она дозналась, что он совратил ее двоюродную сестренку, Шерри. Велел ей ходить к нему на дом для дополнительных занятий и загонял ей дважды в неделю. Втолковал ей – мол, если наябедничает, так ее заберут от родителей и запрут в тюрягу до седых волос, потому как закон, мол, запрещает маленьким девочкам соблазнять учителей.

Ясно, ясно. Шерри милашка, но не семи пядей во лбу, если попалась на такую туфту. У нее личико было как у ангелочка, тело взрослой женщины, а мозгов, как у белки. Сдается, это у Миллеров семейное – недаром она родня Рози. Беда в том, что она развилась-то рано, как и я, а моей хватки у нее не было. Не ее вина. Ей никакая Рози не подарила ножичек. Понятно, детишкам и не надо бы такому учиться, да только вокруг полно подонков, высматривающих маленьких девочек, которые не могут себя защитить.

В том, что делал с ней Хэвен, была та же подлость, как в случае с Дэлом и со мной. Есть люди, которым положено о тебе заботиться – родня, учителя, – и они не должны злоупотреблять твоим доверием. Да только все равно это случается. Случается, как ни крути, и ничего тут не поделаешь, разве что заставить подонков платить, если сумеешь.