Павел Блинников - Семь Толстых Ткачей Страница 26

Что же касается клана Слепой Дюжины — он единственный, кто ни у кого прощения не просил и не пострадал в чистке властей. Однако очень заинтересовался толстяками, и захотел прибрать к рукам их власть. Не всю, нет — о том, чтобы победить окончательно не могло идти и речи, но кусок вполне можно отхватить…

— Кур значит, — сказал Ли, протягивая ему бутылку. Ли не сомневался — перед ним сидит слепой мужик. Но рука, в черной перчатке, протянулась и взяла бутылку, как будто видела сама.

— Я пришел к тебе за информацией.

— А чего тут рассказывать? Съемки фильма начнутся на следующей неделе, все уже обговорено и осталось лишь доделать декорации.

— Не это меня интересует Ли. Откуда у вас вдруг, появился такой замечательный сценарий?

— От какого-то русского писателя. Я не знаю, всем занимается Чан.

— И это плохо Ли. Не стоит отдавать в руки хитрого лиса все нити.

— Да какой он лис? Может раньше и был, но теперь… просто старая развалина.

— Поверь мне Ли, любой сумевший подняться наверх с самого низа — очень умный человек. Не стоит недооценивать ни своих врагов, ни тем паче — своих союзников.

— Хорошо, я проявлю больший интерес к работе над фильмом. Что еще ты хотел узнать?

— Наши люди сообщили, что Толстые Ткачи пропали на целую неделю а, вернувшись, активизировались. В этом нет ничего странного, они раньше поступали точно так же. Их деятельность циклична. Весной и летом, они расторопней всего, осенью потихоньку угасают, а зимой почти бездействуют. Следующей весной все становится на круги своя. И так из года в год…

— И что это должно для меня означать? Все равно фильм будет готов только через год.

— Вот об этом, я и говорю. Надо сделать все, чтобы его выпустили к концу зимы. Надо бить по Ткачам, когда они слабее.

— А почему они так странно действуют?

— Никто не знает, — пожал плечами Кур. — Некоторые действия Толстых Ткачей не поддаются расшифровке. У нас есть предположения на сей счет, но это только догадки…

— И как это отразиться на наших планах?

— В целом никак. Все остается по-старому. На премьере фильма мы должны убить всех Ткачей, которые там будут. Даже если приедет один Вольт, его надо уничтожить. А если удастся убить еще нескольких…

— Кур я не против. Я скажу Чану, чтобы он постарался выпустить картину к концу зимы.

— Даже лучше к началу весны. Они обновляются где-то к марту…

— Что делают?

— Неважно. Просто делай свое дело, а мы займемся остальным.

— Хорошо. Это все?

— Да.

Кур поднялся и пошел к выходу. Ли не стал его провожать и, допив пиво, направился в спальню. Девочки притихли, услышав разговоры в комнате, но сейчас он их растормошит.

Дима

— Значит главный герой, не герой? — спрашивал Диму толстенький коротышка в очках, одетый в демократические шорты с белой майкой.

— Да, — ответил Дима. — Вся фабула книги строится именно на том, что Один оказался прав, когда перестал смотреть на героев. С тех времен, героические поступки стали совершать руководствуясь не идеалами смелости, или того же героизма, а из страха. Нынешними героями управляет именно он. Они спасают людей, чтобы спастись самим, они любят других, только чтобы им было хорошо. Они эгоисты, а не бессребреники. Они воюют, чтобы разбогатеть или завоевать новые земли, а не для того, чтобы прославиться и совершить подвиг.

— Это хорошо, — кивнул режиссер.

Они сидели в небольшом вагончике, неподалеку от съемочной площадки. Режиссер, в принципе, остался доволен беседой, и тем как писатель разъяснил некоторые моменты произведения. Впоследствии это поможет в работе с актерами, особенно в правильном построении характера персонажа но… Сам писатель его страшно раздражал. Он не вел себя нагло, или надменно — это режиссер понял бы и принял. Ему приходилось работать с таким количеством бездарностей, мнящих себя гениями, что рука у него на этом набилась до кровавых мозолей. Нет, раздражало другое. Первое — этот тип вообще на него не реагировал. А следовало бы, если учесть какое количество фильмов он снял, и гордо стоящего на полочке Оскара. Но, беседуя с писателем, режиссер как будто менялся с ним местами. Молодой мужчина написал всего три книги, причем одну не художественную, а скорее научную. Однако он говорил режиссеру такие вещи, что тому хотелось кого-нибудь ударить. Или писаку, за то, что так часто попадает в цель, или себя, за то, что не додумался до этого раньше. Вторая причина — в облике писателя. Он никогда не видел настолько безупречно одетого, выбритого и причесанного человека. От него пахло духами, но не сильно, зубы чуть не светились белизной, а глаза… да они, мягко говоря, удивляли. Благо хоть Дима большую часть суток носил черные очки, но сейчас он их снял и таращился, почти немигающим и безразличным взглядом. Мужчина не альбинос, но глаза почти белые. Иногда казалось, что радужка у него отсутствует напрочь, и только при прямом свете становилось понятно — глаза у него голубые. Он сидел на стуле, как каменное изваяние и лишь губы шевелились, выдавая нужную информацию максимально лаконично. Последняя реплика, оказалась самой большой за прошедший час.

— Я думаю Дмитрий, мне все ясно, — сказал режиссер, протягивая руку. Как давно он хотел это сказать! Но даже сейчас режиссер не говорил себе правду. Писатель просто пугал его. — Когда возвращаетесь в Россию?

— Пока не знаю. Наверное, когда придется ехать на развод.

Он пожал протянутую руку, чуть не сломав режиссеру кости. Тот поморщился, но не настолько от боли, сколько холода писательской руки. Словно Дима сделал себе протез из сухого льда, и на секунду режиссеру показалось, что от руки идет пар. Но ничего, дай бог, он видит его в последний раз.

А Дима, не попрощавшись, вышел из трейлера и пошел к своему. Пока не приехал актер, играющий роль главного героя, Диме предложили занять его вагончик. Ему снимали номер в отеле, но ездить по Гонконгу из конца в конец неудобно, и Диму переселили сюда. Войдя, он сразу пошел к ноутбуку и, открыв текстовый документ, застучал по клавишам. И только когда написал десяток предложений, на лице появилась улыбка. Теперь он улыбался только когда писал. В новом, вымышленном мире, он уходил от полного безразличия жизни и становился другим человеком. Тем человеком, которого он описывал.

Он сильно изменился за последние месяцы. От прежнего Димы почти ничего не осталось. Ни интересов, ни привычек, ни привязанностей. Но новый Дима нравился ему больше. Его не интересовали мелочи, зато он все больше задумывался о глобальном. В частности о том, зачем снимают этот фильм? Сначала он не замечал ничего необычного. Ну охраняют студию, так и что? Но потом сообразил, или, быть может, увидел во сне, что сотня охранников — это очень много. Даже непозволительно много и бессмысленно. Новый Дима не любил бессмысленность и очень скоро разобрался, что к чему. Пару небрежных слов брошенных Чаном и его дядей, легкая нервозность режиссера, и даже подслушивание, сказало ему о многом. Он несколько раз услышал словосочетание "толстые ткачи", и почему-то его это сильно заинтересовало. Он даже спросил об этом у Чана младшего, но получил в ответ лишь какую-то байку о названии фильма. Раньше, Дима никогда не заподозрил бы Чана во лжи, а теперь… Теперь он видел, что тот бессовестно врет и понял это по расширению и сужению зрачков китайца, по микроскопическим капелькам пота, выступившим над верхней губой, и даже по пульсированию прожилки на шее.